В водовороте века. Мемуары. Том 3 - Ким Сен

Но я опровергал их утверждения и настаивал на своем. Верность национальному долгу означает одновременно и верность интернациональному долгу; бороться за освобождение Кореи — это неприкосновенное право корейского революционера, на которое недопустимо чье бы то ни было посягательство. Такова была моя позиция. С этой позиции я без колебаний готовился к продвижению в глубь нашей Родины. К этому времени про изошел случай, в какой-то мере бросивший тень на наш план и вызвавший у всех нас гнев и возмущение. Речь идет о том, что боец из 2-й роты, побывавший в районе Онсона для установления связи с товарищами внутри страны, был арестован неким Ким Сон До и доставлен в Восточноманьчжурский Особый комитет после того, как он вернулся, выполнив свое задание.

Тогда командиром 2-й роты был AН Ги Хо, а политруком — Чвэ Чхун Гук. Сразу же после возникновения этого происшествия они, запыхавшись, прибежали ко мне в Малуньсо столь неприятным сообщением, выразили свой гнев и возмущение по поводу злоупотребления Ким Сон До своей властью. Ведь он не имел права своевольно арестовывать партизана без ведома начальства его роты.

Чвэ Чхун Гук человек по натуре тихий непокойный, человек мягкой, доброй души, вообще не любил очернять других. Но на этот раз о Ким Сон До стал отзываться весьма дурно, назвав его по прозвищу «кривым Ваном». Я сидел молча, ни слова не произнося, слушал только, так как о Ким Сон До я знал мало. Знал о нем только одно то, что раньше он работал заведующим отделом пропаганды Восточноманьчжурского Особого комитета комсомола, а совсем недавно был отозван в Восточноманьчжурский Особый комитет партии. В это время он совершал инспекционную поездку по уездам. «Инспекцией» в партийных организациях Восточной Маньчжурии называли выезд начальства в низы и его руководство работой на местах.

Я раскритиковал Чвэ Чхун Гука, так как мне неприятно было услышать грубое прозвище Ким Сон До вместо его имени.

— Товарищ Чхун Гук! — сказал я. — С каких пор ты научился такой дурной привычке — называть других по их прозвищам? Ким Сон До нарушил норму поведения, проигнорировал нас. Это факт, но, спрашиваю, не можешь ли ты проявить к нему свое великодушие — уважать его личное достоинство? Чвэ Чхун Гук был человеком откровенным, всегда правильно относился к критике.

— Я виноват, — извиняющимся тоном проговорил он, сохраняя серьезное выражение на лице, — извиняюсь, если поступил хоть в какой-то мере нескромно или бесцеремонно.

— Партизанский район — такой же населенный пункт, здесь может быть прозвище. Но прозвище Ким Сон До слишком грубое и подлое. Называть «кривым»…

В тот момент меня больше раздражало прозвище «кривой Ван», которым ванцинцы нарекли Ким Сон До, чем сам факт ареста бойца 2-й роты.

На мой вопрос, почему Кима называют Ваном, Чвэ Чхун Гук ответил, что жители Цзяньдао, наверное, дали ему прозвище — Ван. Видимо, им было противно смотреть на Ким Сон До — он же кореец, но слишком любит щеголять в китайской моде, отвратительно низко кланяется начальству. По пути в Восточноманьчжурский Особый комитет я заглянул на минуту в уездный партком. Там тоже услышал прозвище «кривой Ван».

По словам Ли Ён Гука, с которым я встретился в рабочем кабинете уездного парткома, Ким Сон До — старый член Компартии Кореи. Он вступил в нее еще в 1927 году, работал членом комитета одной из ячеек Маньчжурского бюро фракции Хваёпха, был арестован полицией японского консульства, под вергался избиениям, нюхал и тюрьму. После выхода из тюрьмы он немедленно перешел в китайскую партию, продвинулся по службе — был назначен на руководящий пост в Особом комитете. Стараясь, видимо, замаскировать вытекший глаз, он постоянно носил защитные очки и ходил в китайской одежде дабушаныры.

Ли Ён Гук оценил Ким Сон До как «мастера, способного надеть чулки даже на ножки летающей воронь», а также как «талантливого оратора».

Я имел беседу с Ким Сон До в рабочем кабинете Восточноманьчжурского Особого комитета. Беседа длилась примерно часа три.

Как только я увидел его, словно рукой сняло мою решимость порицать его за злоупотребление служебным положением. Наоборот, я проникся сочувствием к нему. Вероятно, такое сочувствие вызвали его вытекший глаз, темное лицо, покрытое тенью переутомления. Слепой на один глаз. Однако, несмотря на свой физический недостаток, он преодолевал крутые перевалы в Цзяньдао, суетился, переходя из одного края в другой, ради революции. Какое это похвальное и трогательное до слез дело!

— Товарищ инспектор! На каком основании вы своевольно, без нашего разрешения, арестовали нашего партизана, выполнявшего специальное задание? Стараясь не горячиться, я обратился к нему столь церемонно.

Ким Сон До испытующе смотрел на меня через очки. Видимо, он был очень недоволен: какая это дерзость ставить такие вопросы перед инспектором Особого комитета! Ты позволяешь себе порицать меня?

— Очень странно, что вы задаете такой вопрос. Неужели вы не понимаете, что переход бойца через границу — это проявление национализма, предательство интересов пролетарского интернационализма… Мы его считаем «минсэндановцем».

— На каком основании? — Он побывал в Корее, значит, это проявление национализма. Боец совершил именно националистическую ошибку. Стало быть, если это не «минсэндановец», то что это означает?

— Это ваше мнение?

— Да! Так считает и мое начальство.

Такой его ответ вызвал во мне скорее чувство жалости, чем чувство отвращения. Стараясь успокоиться, я некоторое время помолчал. Не удивительно ли, что в такой момент, когда следовало проявить гнев и возмущение по по воду его вопиющего бреда, лишенного всякой научной достоверности и правды, вместо того, чтобы, используя железную логику, доказать несостоятельность его болтовни, вместо гнева и презрения, у меня появилось своего рода сочувствие к этому человеку. По всей вероятности, вздорные предрассудки и наивный образ мышления Ким Сон До, сочетаемые с его громкой должностью инспектора Восточноманьчжурского Особого комитета, выставляли его довольно жалким существом.

«Какой он несчастный человек! — думал я. — К физическому уродству присовокупилось еще и духовное. Похвально, конечно, его стремление — посвятить себя делу революции, прикрыв защитными очками вытекший глаз, который мог бы служить отличительной чертой для шпиков. Как хорошо было бы, если бы благое его намерение пронизал здоровый дух! Что же могло так жестоко изуродовать его дух?»

Занятый такими мыслями, я стал потихоньку уговаривать его, еще больше понизив свой голос, чем в начале разговора.