Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

От нас же внизу извинений не ждут.

Борисов сделал паузу, побитые мощные пальцы осторожно перебирали струны, вдруг он резко взвинтил ритм.

Мы падаем молча, закрасив лицо, И лишь на ста метрах рванем за кольцо.

Мы знаем, что делать, задача ясна, Но ваши ошибки — не наша вина!

Специальная рота дружно подхватила припев.

— Ну как? — спросил Лесков. — Это ведь тоже политико-воспитательная работа.

— Хорошо, — кивнул Старик. — Только вряд ли политотдел будет от нее в восторге.

— Да нет, — вмешался Шмелев. — Там сейчас нормальные ребята. К тому же понимают нашу специфику.

— Мне пора. — Сизов встал, с неудовольствием ощущая, как затекли ноги.

Лесков со Шмелевым проводили его до автобуса.

— Довезешь товарища куда ему нужно, потом в роту, — приказал майор водителю.

— Мне в нарсуд Центрального района, — уточнил Сизов. — А вы здесь надолго?

— Часа на два, — ответил комроты. — Еще немного песен, потом штурмовая полоса. Через недельку повторим занятия?

Пожимая протянутые руки, Сизов кивнул. Автобус развернулся и покатил к выезду с полигона. Старик смотрел в окно. Специальная рота пока пела песни…

Глава шестая

В примыкающей к дежурной части комнате для допросов задержанных Центрального РОВД Фоменко «прессовал» Сивухина — хулигана из «Рыбы».

— Люди в ресторан отдохнуть ходят, а ты свое блатовство показать? — тихо, по-змеиному шипел Фоменко, и губы его зловеще кривились. — Кому хочу — в морду дам, кого захочу — отматерю… Так?!

Он замахнулся и, когда Сивухин отпрянул, грохнул кулаком по столу.

— Боишься, сука! А там не боялся? Там ты смелый был, на всех клал с прибором. — Опер пригнулся к столу, как зверь перед прыжком, и снизу гипнотизирующим взглядом впился в бегающие глаза допрашиваемого. — И думал всегда при таком счастье на свободе кейфовать… Да?!

Фоменко снова замахнулся. Он «заводил» сам себя, и сейчас бешенство его стало почти не наигранным, в дергающихся углах рта собралась пена, зрачки маниакально расширились.

— Да я тебя в порошок сотру, падаль поганая! Ты у меня будешь всю жизнь зубы в руке носить!

Он перегнулся через стол и ткнул-таки кулаком в физиономию хулигана, но тот снова отпрянул, и удар получился несильным.

— Ну чего вы, в натуре, — плачущим голосом заныл Сивухин и принялся усердно растирать скулу, демонстрируя, что ушибленное место нестерпимо болит. — Чего я сделал такого особенного? Ну чего? Скажите, я извинюсь…

— Вот и молодец! — Фоменко выпрямился, лицо его приняло обычное выражение, и он даже доброжелательно улыбнулся. — Я знал, что мы найдем общий язык. Ты парень-то неглупый. Раз попал — надо раскаяться и все рассказать. Закуривай…

Он любезно протянул распечатанную пачку «Примы», подождал, пока трясущиеся пальцы задержанного выловят сигарету, встал, обошел стол и чиркнул спичкой.

Настороженно косясь, Сивухин прикурил.

— Да чего рассказывать-то? — После нескольких затяжек он расслабился, и в голосе прорезалась обычная блатная наглеца. — Двое суток на нарах, а за что? Хоть бы пальцем кого тронул…

— Не помнишь, значит? — Фоменко присел на край стола, нависая над допрашиваемым, отчего тот должен был чувствовать себя неуютно. К тому же, когда держишь голову задранной, затекает и деревенеет шея, устает спина, очень хочется сменить позу.

— Ну так я тебе расскажу… — Фоменко тоже закурил, но из другой пачки: не дешевую «Приму», а фирменные «Тиходонск». — Двадцать шестого апреля ты нажрался в «Рыбе» до потери пульса, обругал матом гражданина Костенко, который находился при исполнении служебных обязанностей, приставал с циничными предложениями к гражданке Тимохиной и ударил ее по лицу.

Фоменко выпустил дым в лицо Сивухину.

— Вот тебе эпизод номер один. Злостное хулиганство. Статья двести шестая, часть два. До пяти лет.

— Да не было ничего этого! — Сивухин от возмущения сорвался на фальцет — Не знаю никакого Костенко и Тимохину эту в глаза не видел! Это кто-то чернуху прогнал. Какие, на хрен, служебные обязанности?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А швейцара дядю Васю не помнишь? — вкрадчиво спросил Фоменко и снова целенаправленно пустил струю дыма.

— Хромого, что ли? — вскинулся задержанный. — Он меня из бара вытолкал и таких хренов насовал… И я его разок послал.

— Вот-вот. А человек на государственной службе!

Сивухин скривился.

— Знаем, знаем… Тридцатник за бутылку! А Тимохина — это небось Лидка? Это к ней я, выходит, приставал? Да ее все знают, у ней даже прозвище Щека! Трояка не было, а она выделывалась!

— Значит, первый эпизод признал полностью. — Фоменко удовлетворенно улыбнулся. — А всего их ровно восемь. Как раз под пятерик и выйдет!

Казалось, в маленьком кабинетике воздуха не осталось — только сизый, расплывшийся слоями табачный дым. Сквозь него слабо светила и без того тусклая лампочка под давно не беленным потолком. Ядовитогорький туман обволакивал человеческие фигуры — сидящую на привинченном к полу табурете и облокотившуюся на исцарапанный, перепачканный чернилами стол. Фигуры размывались, теряли четкость очертаний, казалось, и квадраты решетки на окне проступают не через матовое стекло, а сквозь вязкую белесую массу, заглушающую бормотание дежурного за фанерной перегородкой. Сгустившийся до ощутимой плотности дым забивал нос, горло, легкие, застилал глаза.

— Ты что, приход поймал? — Черная рука протянулась из табачного облака, вцепилась в рубаху на груди, несколько раз встряхнула.

Сивухин пришел в себя.

— Жидкий на расправу! — довольно сказал Фоменко. — Чуть придавлю, и расколешься до самой жопы.

— За что пятерик? — с трудом выговорил Сивухин. — Ведь все так делают! И хромого матерят, и друг с другом лаются, и Щеку колотят! Чего же вам от меня надо?

— Вот это молоток! — Фоменко наклонился совсем близко. — Отдай автомат — и все! Я тебе явку с повинной оформлю, гуляй на все четыре стороны.

Сивухин отквасил челюсть.

— Ка-ка-какой автомат?!

— Тот самый, из которого грозил перестрелять весь оркестр, — буднично пояснил Фоменко. — Наших позавчера на трассе покрошили, слыхал небось? А ты проболтался про свою машинку. Сам виноват! Теперь отдавай — подтвердится, что не из нее, — и порядок. А хранение, так и быть, я тебе прощу…

— Да нет у меня никакого автомата! — заверещал подследственный. — Мало чего по пьянке наболтаешь! Кастет был, сам отлил, финка дома есть…

— Ты туфту не гони! — рявкнул Фоменко. — Финка уже у нас! А где автомат? Говори, сука!!

Он с маху, но расчетливо, чтобы не оставить следов, отвесил хулигану затрещину.

— Не понимаешь, что за убитых сотрудников спуску не будет! Я у тебя его вместе с печенкой выну!

Ядовитый туман в комнате для допросов становился все гуще.

Автобус спецроты довез Сизова почти до Центрального райнарсуда. Он прошел полквартала, перешел улицу и нырнул в пропахший сыростью подъезд старого и безнадежно обветшавшего здания. Здесь был только один зал заседаний, потолки которого наглядно свидетельствовали, что канализационные трубы второго этажа тоже давно пришли в негодность. Небольшие дела приходилось слушать прямо в клетушках кабинетов, где судья и заседатели теснились за одним столом, прокурор и адвокат сидели плечом к плечу между сейфом и окном, секретарь вела протокол на подоконнике, подсудимый стоял в углу рядом с вешалкой, а свидетель мялся у двери и после допроса выкатывался в коридор, где под плакатом «Судьи независимы и подчиняются только закону» томились родственники подсудимого и другие свидетели.

Сизов протиснулся к обитой черным дерматином двери и, не обращая внимания на табличку с расписанием приемных часов, вошел в канцелярию. За деревянным отполированным животами и локтями просителей барьером сидели неприступные в осознании своей значимости молодые девушки. Сизова некоторые знали, поэтому суровые личики смягчились, и архивариус согласилась, несмотря на неурочное время, отыскать нужное дело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})