Евгений Онегин (с комментариями Ю. М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин

Москвы для России, бытовая зарисовка Москвы как центра частной, внеслужебной русской культуры XIX в. и очерк московской жизни как средоточия всех отрицательных сторон русской действительности.

Существен также и диапазон от образца официальной поэзии до цензурно запрещенной комедии (процитированный в эпиграфе отрывок был опубликован в альманахе «Русская талия» на 1825 г., с. 259–260, но это лишь подчеркивало, что пьеса как таковая дозволена к печати не была).

II, 13 — На душу мертвую давно… — Обращение к теме «преждевременной старости души» звучит неожиданно после того, как проблема эта, поставленная в пушкинских элегиях 1820-х гг. и «Кавказском пленнике», была иронически пересмотрена в первой главе ЕО, а впоследствии обсуждалась П в ходе полемики с Кюхельбекером. Особенность антиромантической позиции П состояла в том, что он не отказывался от разработки тем, волновавших романтиков, а давал им новые решения.

Так называемые «лирические отступления» в центральных главах ЕО явились своеобразной лабораторией, в которой вырабатывались принципы новой лирики — жанра, традиционно наиболее связанного с поэтикой романтизма.

Подавленность П весной и творческий подъем осенью были реальным фактом психофизической индивидуальности и засвидетельствованы рядом источников. Отказ от жанровой маски, скрывающей реальную индивидуальность автора, в сочетании с исключительно тонкой семантико-стилистической игрой, создающей эффект внутреннего многоголосия, позволяли П по-новому разрабатывать традиционные темы романтизма.

IV, 4 — Вы, школы Левшина птенцы… — Левшин (Лёвшин) Василий Алексеевич (1746–1826) — исключительно плодовитый писатель и фольклорист, экономист, масон, сотрудник Новикова. Левшин опубликовал около 90 томов различных сочинений, среди них: «Всеобщее и полное домоводство…», т. I–XII (М., 1795); «Словарь поваренный, приспешничий, кандиторский и дистиллаторский…», т. I–VI (M., 1795–1797); «Совершенный егер, или Знание о всех принадлежностях к ружей ной и прочей полевой охоте…» (СПб., 1779) (второе изд. 1791 г. в 2-х т.) и пр. «Школы Левшина птенцы» — поместные дворяне, сельские хозяева.

13-14 — На долгих иль на почтовых… — См. с. 107–109.

V, 2 — В своей коляске выписной… — Т. е. в коляске, выписанной из-за границы, а не изготовленной собственными крепостными или отечественными мастерами.

VIII. IX. X — В черновых рукописях (беловые рукописи этой главы сохранились лишь в незначительной степени) вместо пропущенных строф имелся текст:

VIII

[Но] раз вечернею порою

Одна из дев сюда пришла

Казалось — тяжкою тоскою

Она встревожена была

Как бы волнуемая страхом

Она в слезах пред милым прахом

Стояла, голову склонив

И руки с трепетом сложив

Но тут поспешными шагами

Ее настиг младой улан

Затянут — статен и румян

Красуясь черными усами

Нагнув широкие плеча

И гордо шпорами звуча.

IX

Она на воина взглянула,

Горел досадой взор его,

И побледнела <и> вздохнула

Но не сказала ничего

И молча Ленского невеста

От сиротеющего места

С ним удалилась — и с тех пор

Уж не являлась из-за гор

Так равнодушное забвенье

За гробом настигает нас,

Врагов, друзей, любовниц глас

Умолкнет — об одно<м> именье

Наследник<ов> ревнивый хор

Заводит непристойный спор

(VI, 419–421)

8 — Улан умел ее пленить… — Улан — кавалерист, служащий в уланском полку (один из видов легкой кавалерии). В сознании П улан представлялся естественной парой уездной барышни. Ср. в письме П. В. Нащокину 24 ноября 1833 г.: «Жена была на бале, я за нею поехал — и увез к себе, как улан уездную барышню с именин городничихи» (XV, 96). Ср.: «Уланы, ах! такие хваты…» (Лермонтов. «Тамбовская казначейша»).

XIX, 12 — И столбик с куклою чугунной… — Статуэтка Наполеона.

XXI, 5 — И в молчаливом кабинете… — Выражение «молчаливый кабинет» встречается в ЕО дважды (ср.:

И в молчаливом кабинете

Ему припомнилась пора,

Когда жестокая хандра

За ним гналася в шумном свете

(VIII, XXXIV, 9-12).

Выражение это, запомнившееся П, впервые употребил Воейков в «Послании к жене и друзьям». Внимание поэта на него, видимо, было обращено рецензией Семена Осетрова (псевдоним Ореста Сомова) в «Вестнике Европы», в которой в резком тоне анализировалась очень задевшая П статья Воейкова о «Руслане и Людмиле» и параллельно делался ряд язвительных замечаний о собственных стихах Воейкова:

«…Одинокий

И молчаливый кабинет,

От спальни столь далекий.

В разборе поэмы г-на Пушкина сказано было но поводу выражения дикий пламень, что мы скоро станем писать: ручной пламень, ласковый, вежливый пламень <…> если можно сказать: одинокий и молчаливый кабинет, то почему же не написать: сам-друг, сам-третей кабинет: шумливый, бранчливый кабинет?..» («Вестник Европы», 1821, № 4, с. 298; курсив везде О. Сомова).

XXII — Время работы П над серединой седьмой главы (апрель 1828 г., подробнее см. в разделе «Хронология работы Пушкина над романом») совпадало со сложными процессами в творчестве П. В сознании поэта боролись две — в этот период противоположные и не находившие синтеза — тенденции. Первая из них — стремление к историзму, которое толкало П к принятию объективного хода исторических событий в том виде, в каком они даны в реальной действительности. С этих позиций требования, предъявляемые отдельной личностью к истории, третировались как «романтизм» и «эгоизм». Не лишенные оттенка «примирения с действительностью», такие настроения давали, однако, мощный толчок реалистическому и историческому сознанию и определили целый ряд антиромантических выступлений в творчестве П этих лет (от «Полтавы» и «Стансов» (1826) до заметки о драмах Байрона). Однако пока еще подспудно, в черновиках и глубинах сознания зрела мысль о непреходящей ценности человеческой личности и о необходимости мерить исторический прогресс счастьем и правами отдельного человека. «Герой, будь прежде человек» (1826) (VI, 411). «И нас они <домашние божества. — Ю. Л.> науке первой учат — Чтить самого себя» (1829) (III, 1, 193), «Оставь герою сердце! Что же Он будет без него? Тиран…» (1830) (III, 1, 253) — такова цепь высказываний, которая закономерно приведет к «Медному всаднику» и «Капитанской дочке». На скрещении двух тенденций образ Онегина получал неоднозначное толкование. Очевидно, был момент, когда П собирался полностью оправдать героя. Такой подход требовал показа Онегина в противоречии со средой и веком, что подразумевало введение ряда существенных эпизодов. Видимо, так и планировал автор, когда в конце отдельной публикации шестой главы (1828 г.) поставил: «Конец первой части» — и, переплетя первые шесть глав в единый конволют, приступил к подготовке их издания отдельной книгой (см.: Томашевский