Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

сами по себе, а тут еще влияние Греты, которая сумела подчинить себе юношу. Перед своим уходом в костел она успела познакомить их. Гамрот в убогом одеянии ремесленника, в переднике, так как он зарабатывал свое пропитание службой у какого-то мастера, охотно предложил свои услуги Мартику.

Хозяйка велела поставить им жбан, пошепталась с тем и другим, кивнула головой Курцвурсту и вышла.

Оба уселись за стол молча, приглядываясь друг к другу, пока наконец мещанин, заметив, что Сула не собирается заговорить первый, не начал сам:

— Мне приказали служить вам, — сказал он, смеясь. — Может быть, я и пригожусь на что-нибудь. Я знаю город, а прежде и меня здесь многие знали.

Он вздохнул и отхлебнул из кубка.

— Если надо что-нибудь придумать против этого разбойника Альберта, который нас погубил, — сказал он, ударив себя кулаком в грудь, — то я с вами, — и протянул Мартику руку.

Начались взаимные вопросы и пояснения. Гамрот оказался понятливым, сообразительным и на все готовым. Пуще всего хотелось ему отомстить врагу и притеснителю всей его семьи.

— Вы можете посылать меня, куда хотите, — сказал он, — я всюду проскользну. Я ведь здешний, знаю оба языка, и слух у меня хороший.

Они условились, как разделить между собой надзор за различными людьми, где встречаться, и за кем должен особенно следить Гамрот. Разговор за жбаном продолжался так долго, что Грета успела вернуться из костела, а они все еще сидели за столом. Увидев ее, Гамрот, обрадованный, что ему предстоит дело, поспешно докончил свой кубок и весело помчался в город. Оставшись наедине с Мартиком, Грета спросила, как понравился ему подручный.

— Ничего себе, — отвечал Мартик, — только очень горяч и, должно быть, легко задирает людей. С человеком, как с разбитым горшком (потому что целых немного), всегда надо знать, до каких пор можно налить воды, чтобы не вытекла, а в общем, — прибавил он, — мне думается, что он добрый малый, и я вам за него благодарен. Вот уже несколько человек будут следить за ними, и черт их возьми, если они уйдут от нас.

— Больше всего следите за войтом, — горячо заговорила Грета. — Он — всему зачинщик.

С этого серьезного разговора Мартик, в котором снова заговорила прежняя любовь, перешел к воспоминаниям прежнего, заговорил о своем былом увлечении ею и поклялся, что он и теперь любит ее ужасно, она же весело хохотала.

— Ну и любите! — сказала она. — Кто знает, если меня не возьмет ни князь, ни воевода, то я, дождавшись седых волос, может быть, и пойду за вас.

У Мартика сверкнули глаза, и он гаркнул:

— Я поклялся, что вы будете моей!

Грета нахмурилась, взглянула на него, пожала плечами и опять рассмеялась.

В то время как они ссорились и мирились, а Грета, взяв в руки цитру, начала наигрывать на ней и напевать, вошел обычный гость вдовы, Павел с Берега. В эту пору дня приходили к ней и другие ее знакомые.

Двери то и дело открывались, и каждый входящий приносил с собой уличные новости.

Кто-то рассказал, что войт поехал в Мехов.

Другой возразил, что не в Мехов, а во Вроцлав, третий назвал Сонч и уверял, что войт поехал туда по торговым делам. Слушавший их Мартик не выдержал наконец.

— Полно вам болтать пустяки, — сказал он, — не по пустому делу ваш пан войт пустился в дорогу ночью, это только вы ничего не знаете. Вас водят за нос, а вы ко всему слепы и глухи. Вам Бог дал доброго государя, который оставил за вами все, что было вам дано Лешком Черным. Вы при нем живете спокойно, а вам все мало.

Слушатели удивились таким нападкам и не могли понять, что они означают. Грета напрасно делала ему знаки, пиво шумело у него в голове.

Не все гости держались одного мнения, но Мартик, не обращая на это внимания, смело продолжал:

— Войт сам по себе не так много значит, если у него нет помощников среди своих. И они воображают, что нашего пана так же легко сменить, как всякого другого! Как бы они не ошиблись, да не заплатили за это слишком дорогою ценой!

Все молчали, и Мартик продолжал еще смелее:

— Слышал я раз одну басенку, ее не мешало бы повторить пану Альберту. Шел раз человек, неся на плечах купленное мясо, и встретилось ему на дороге грушевое дерево, а на нем была спелая груша. Вот он и подумал: влезу-ка я на нее и возьму грушу в мешок. Положил мясо на землю и давай лезть на дерево, а в это время подскочила собака и схватила мясо. Лакомка поспешил обратно с дерева, да оборвался и поломал себе кости. Как бы не случилось того же с другими, которым хочется груш, хоть у них есть мясо.

Некоторые из слушателей одобрительно засмеялись басне. Как раз подле Мартика сидел мещанин, которого звали Отченаш. Прозвище это дали ему еще в школе, там оно к нему крепко пристало, да так и осталось за ним.

Некоторые обвиняли его в том, что он был клевретом и шпионом войта и доносил ему обо всем, что слышал.

Состроив недовольную гримасу, он обратился к Мартику:

— Вы такого плохого мнения о пане войте?

— Я не скрываю того, что не верю ему, — отвечал Сула, не замечая знаков, которые делала ему Грета. — Да не только я, а все в замке не верят ему и остерегаются его.

Отченаш, маленький и гибкий, как волос, поморщился.

— Вижу только одно, — сказал он, — что это его неприятели распускают про него разные сплетни. Он уважает князя и желает ему добра, а если при этом он охраняет и защищает свой город и его жителей, то что же тут удивительного? На то он и войт, мы за это платим ему.

Мартик вместо ответа громко выругался. Отченаш нахмурился.

— Не дай, Боже, никому, — тихо проговорил он, — сидеть на высоком месте; и сверху, и снизу все падает на человека, так и с войтом.

Проговорив это, Отченаш вынул из-под стола шапку, сделал общий поклон и тихонько вышел.

Как только за ним закрылись двери, Грета сердито набросилась на болтуна.

— Вот уж распустил язык! — вскричала она. — Будто не знаете, что этот сидит у войта за ухом?

— А мне что за дело! — возразил Сула.

— Он его предупредит, чтобы был осторожен.

Но Мартик решительно не хотел ни с чем считаться.

— Пусть предупреждает, пусть делает, что хочет! — хрикнул он. — Все равно этот изменник не уйдет от нас.

Павел с Берега тоже был недоволен