Савва Мамонтов - Владислав Бахревский

Так что встречу Врубеля и Мамонтова можно считать почти трагедией великого художника.

Теплом мамонтовского уюта он тоже не был обогрет, очень скоро для Елизаветы Григорьевны само присутствие Михаила Александровича стало невыносимым. М. Копшицер причину такой перемены усмотрел в насмешках Врубеля над живописью Морелли, а живопись эту Елизавета Григорьевна ставила очень высоко.

Отчуждение произошло после смерти Андрея Саввича, в Италии, куда Мамонтовы отправились всей семьей, взяв с собой Врубеля. Даже Верушка, которую Михаил Александрович рисовал, а если он рисовал человека, так значит любил его, стала называть своего друга «Монелли». Монелли — по-итальянски воробей, то же что «вробель» — по-польски. Прозвище было местью за Морелли, но Михаил Александрович не обиделся, нарисовал изумительный портрет Саввы Ивановича в черном берете и подписал прозвищем.

В Италии Врубель прожил достаточно долго, писал декорации к «Виндзорским кумушкам». Однако Савва Иванович новую гастрольную труппу набирать не стал, и занавес «Неаполитанская ночь» нашел применение только через несколько лет.

Не картину заказал Мамонтов Врубелю, а всего лишь занавес, и Елизавета Григорьевна тоже, наверное, могла бы заказать картину на религиозную тему, отвлечь от демонов, но ведь не заказала. Вкусы Елизаветы Григорьевны были устоявшиеся, нового искусства не понимала, не терпела. Даже «Девушку, освещенную солнцем» Серова не приняла. Михаил Александрович был для нее пугающе далеким художником.

«Заходили к Врубелю, — писала из Рима Елизавета Григорьевна Елене Дмитриевне, — сделал акварельную голову Снегурочки в натуральную величину на фоне сосны, покрытой снегом. Красиво по краскам, но лицо с флюсом и сердитыми глазами. Оригинально, что ему нужно было приехать в Рим для того, чтобы писать русскую зиму». Холод в этих словах, неприязнь.

И все же 1891 год стал значительным в творчестве Михаила Александровича. Издательство И. Н. Кушнерева пригласило художника принять участие в иллюстрировании юбилейного трехтомника М. Ю. Лермонтова. Николай Адрианович Прахов, живший в это время у Мамонтовых, в «Воспоминаниях о художнике» рассказывает о беседах с Врубелем редактора Петра Петровича Кончаловского. Савва Иванович иногда присутствовал при этих беседах, давал советы иллюстратору. Прахов свидетельствует: Казбича, мчащегося на чудо-коне, Врубель написал с Всеволода, черты его лица узнаются и в «Демоне». Печорин — с моряка Свербеева, гостившего у Мамонтовых. «Тамара в гробу» — рисунок не попал в юбилейное издание — с Верушки. Вот уж счастливая для художников девочка!

Графические работы Врубеля вызывали споры, протесты, даже злобу. Приходилось их отстаивать Поленову, Серову, Коровину. Кончаловский тоже был сторонником художника. Пораженный его дарованием, он упросил Врубеля перебраться в квартиру в доме, где жил сам, и, может, благодаря этой опеке, этой любви, дело с иллюстрациями было доведено до конца.

Петр Петрович поддерживал уверенность в художнике и после выхода книги. Ругань была большая. Дочь Льва Толстого, Татьяна Львовна, писала Репину об этом издании: «Как хороши рисунки Пастернака и Васнецова и как ужасны Врубеля, и как их много!»

В это же время Михаил Александрович занялся еще одним новым для себя делом. Спроектировал двухэтажный флигель, построенный во дворе дома Мамонтовых на Садово-Спасской и еще часовню в Абрамцеве над могилой Дрюши. (Спроектировал, да не расписал.) Отныне Врубель не только участник всех художественных затей Саввы Ивановича, но и его служащий, заведующий керамической мастерской.

Надо признать главное: благодаря Мамонтовым непризнанный, подвергающийся травле художник обрел прочное место в жизни, перестал быть бродягой, не погиб, как погиб Саврасов. Врубель нашел в Савве Ивановиче работодателя, стал нужным, смог закончить — без мастерской и этого не было бы — «Демона сидящего». И хоть писал «врага человеческого», воздух Радонежья изливал на мастера дух жизни.

Михаил Александрович писал сестре: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдает, нет, не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного Запада». В Абрамцеве Врубель почувствовал себя русским.

Завершим главу о художниках второго абрамцевского поколения рассказом об Аполлинарии Васнецове. В его автобиографических записках читаем: «Абрамцевская среда художников, около которых я рос и развивался, блестела звездами первой величины». Здесь, в Абрамцеве, Аполлинарий Михайлович получал наглядные уроки мастерства и у брата, и у Репина, и особенно у Поленова. Он так и говорит: «Учился я на природе и у природы, а помогали мне в этом, вечная им за то благодарность, и сверстники Виктора во главе с ним, и мои сверстники, и особенно Василий Дмитриевич Поленов». О его уроках художник вспоминает: он «часто обращал мое внимание на краски, указывал, что их нужно брать ярче и красочнее…»

Собственно художник Аполлинарий Васнецов состоялся именно в Абрамцеве. Святое небо Радонежья благословило его любовь к земной красоте. Здесь он написал свои чудесные поэтические пейзажи: «Ахтырка», «Рожь», «Яшкин дом», «Летний день», «Поляна», «Лесная тропинка», «В верховьях реки Вори», «Поле».

В 1883 году с XI Передвижной выставки Третьяков купил пейзаж Аполлинария Васнецова «Серенький день». Картина рождена природой Абрамцева.

На XVI Передвижной выставке художник поставил картину «Днепр перед бурей». Картина была новаторская для русской школы пейзажа. Запечатленное мгновение неуловимой границы покоя и бури поразили Савву Ивановича Мамонтова, и он купил картину.

В начале 90-х годов Аполлинарий Михайлович увлекся археологией и стал воссоздавать в своих картинах облик древней Москвы. Это увлечение привело к сотрудничеству с Мамонтовым. Для возобновленной Частной оперы художник написал декорации к «Хованщине». Савва Иванович показал эскизы старшему Васнецову, и скупой на похвалу Виктор Михайлович разволновался: «До мелочей пронизано духом времени! Аполлинарий недаром в нашей семье числится ученым. Ни к чему не придерешься! Документы и притом найденные душой и сердцем художника!»

В 1890 году Аполлинарий Михайлович Васнецов ездил «за природой» на Урал. Он нашел великие просторы и обрел великое искусство. Уральские пейзажи дали ему имя не только среди художников.

Картины «Тайга на Урале», «Утро в Уральских горах», «Дебри Урала», «Сибирь», «Оренбургские степи», «Кама» вызвали в обществе прилив интереса к Русскому Северу. И если для большинства узнавание Родины питало гордость за свой народ, за свою необъятную землю, то таких людей, как Савва Иванович Мамонтов, вдохновение художника подвигало на значительные практические дела. Прибыли промышленников могут способствовать искусствам, но искусство тоже может влиять на промышленность.