Череп грифона - Гарри Тертлдав

— Радуйтесь, оба, — ответил торговец шелком. — Когда я услышал, что вы вернулись на Кос, я подумал, что это дар самих богов. У вас еще осталась пурпурная краска?

— Конечно. Сколько тебе нужно?

— А сколько у вас есть? — спросил Пиксодар.

— Дай подумать. — Соклей пощипал бороду. — Думаю, у нас есть еще… Пятьдесят три кувшина. Это если судить по тому, сколько мы продали. Но возможно, осталось и меньше: нам пришлось сражаться с пиратами, и они могли украсть несколько кувшинов, возвращаясь на свое судно.

— Клянусь Зевсом Лабрандским, я рад видеть, что вы целы и невредимы! — воскликнул Пиксодар. — Да распнут всех пиратов на крестах!

— Да уж, туда этим негодяям и дорога!

Вообще-то Соклея трудно было назвать жестоким и агрессивным, но теперь он говорил совершенно серьезно. Всякий раз, вспоминая, как пират схватил мешок с черепом грифона и перепрыгнул с «Афродиты» обратно на гемолию, он чувствовал, как кровь закипает в жилах.

— Как ты умудряешься все время так хорошо знать, что уже продано, а что еще нет? — спросил брата Менедем.

Тот пожал плечами.

— Я все записываю, а в придачу еще и запоминаю.

Это вовсе не казалось Соклею чем-то из ряда вон выходящим.

— А ты как держишь в голове столько стихов из «Илиады» и «Одиссеи»? — в свою очередь спросил он.

— Это другое дело. Во-первых, эти стихи не меняются. Во-вторых, они стоят того, чтобы их помнить. — Менедем повернулся к Пиксодару. — Пожалуйста, извини нас, почтеннейший. Мы с ним все время спорим об одном и том же, знаешь ли.

Кариец улыбнулся.

— Обычное дело для родственников.

— Так сколько краски тебе нужно? — спросил его Соклей.

— Все, что у вас есть. Все пятьдесят три кувшина. Если бы у вас было больше, я бы и это купил. У меня много шелка, который надо покрасить, и мой… э-э-э… клиент хочет как можно скорее получить готовую ткань.

— Но полусотни кувшинов краски хватит, чтобы покрасить очень много шелка, — заметил Соклей.

Пиксодар кивнул, как делают варвары, потом спохватился и наклонил голову на эллинский манер.

— Антигон хочет нарядить своих воинов в шелковые одежды или ткань нужна для женщин его офицеров? — понизив голос, спросил Соклей.

И Менедем, и Пиксодар изумленно уставились на него.

— Это не Антигон… А его сын Деметрий. Но как ты узнал? — вопросил продавец шелка. — Ты колдун?

Пальцы его левой руки сложились в отвращающем беду жесте — Соклей видел, как такой жест делали и другие карийцы.

— Вовсе нет, — покачал головой Соклей. — Но кто, кроме македонского генерала, смог бы позволить себе купить столько окрашенного в пурпур шелка? Если бы речь шла о Птолемее, ты бы прямо об этом сказал. Это могли бы также быть Лисимах или Кассандр, но они теперь в хороших отношениях с Птолемеем, а Одноглазый Старик — нет. Ясно, что любой торговец постарается держать свои дела с ним в секрете.

— А. Понятно, — ответил Пиксодар. — Все верно… Надо же, как все просто оказалось, когда ты мне объяснил.

«Все, что угодно, станет простым, когда тебе объяснят», — кисло подумал Соклей. Но не успел сказать это вслух — а он вполне мог бы так поступить, — ибо Менедем ухитрился, как бы случайно, наступить ему на ногу и, извинившись, спросил Пиксодара:

— Сколько ты дашь нам за краску?

Торговец принял страдальческий вид.

— Ты сдерешь с меня сколько захочешь, я это прекрасно понимаю. Прошу помнить только одно: если сейчас ты плохо со мной обойдешься, впереди у нас еще долгие годы торговых дел, когда я смогу отомстить. — Он отвесил Соклею полупоклон. — У меня тоже хорошая память.

— Не сомневаюсь, — вежливо проговорил родосец. — Что ж, как насчет пятнадцати драхм за кувшин, что ты скажешь о такой цене?

— А что я могу сказать? — воскликнул Пиксодар. — Пиратство. Разбой. Вымогательство. И вряд ли кто-нибудь дал бы вам за краску хотя бы половину этой цены. Только потому, что мне она очень нужна, я предлагаю тебе половину того, что ты просишь.

— Ты заплатил нам шелком больше половины того, что я сейчас запросил, когда мы останавливались здесь весной, — напомнил ему Соклей.

— Шелк — одно, а серебро — другое, — ответил Пиксодар.

Кариец рьяно торговался, однако положение его было незавидным: родосцы прекрасно знали, насколько ему нужна краска. В конце концов Пиксодар вскинул руки вверх.

— Хорошо, двенадцать драхм за кувшин, договорились. Сколько это в итоге будет серебра?

— Давай поглядим, сколько именно кувшинов у нас осталось. — Соклей отдал приказы морякам, и те принесли на пирс сорок девять кувшинов пурпурной краски.

Соклей пробормотал себе под нос:

— Это должно быть… Итого — пятьсот восемьдесят восемь драхм. Полновесных, а не легких драхм Птолемея, — добавил он.

— Понятно. Я сейчас вернусь. — И Пиксодар поспешил в город.

Менедем щелкнул пальцами.

— Я обещал пожертвовать овцу в здешний Асклепион, если после боя с пиратами наши люди поправятся. А теперь я не успею этого сделать.

Соклей подумал и покачал головой.

— Нет, ты пообещал пожертвовать овцу здесь, если получится, а если не получится — то на Родосе. Если, вернувшись домой, ты и вправду принесешь животное в жертву богу, клятва не будет нарушена.

— Ты уверен? — спросил двоюродный брат.

— Абсолютно.

— Хорошо. Тогда ладно. У меня просто камень с души свалился, — сказал Менедем. — Мы ведь хотим уйти отсюда как можно быстрее, стало быть… — Он вздохнул. — Я принесу жертву на Родосе.

Соклей все еще понятия не имел, почему его двоюродному брату так не хочется возвращаться домой, и гадал, узнает ли он это когда-нибудь.

ГЛАВА 12

Входя в андрон родного дома, Менедем чувствовал, как превращается из мужчины в юношу; может быть, даже в маленького мальчика.

Во время странствий по Эгейскому морю он имел дело с известными торговцами — некоторые из них были богаче и старше его отца — и общался с ними как равный с равными. Они видели его таким, каким он был теперь. Но в глазах Филодема он мигом возвращался в прошлое, и Менедем знал, что так будет, пока жив его отец.

— Прошлая поездка была удачней, — заметил Филодем.

— Мы получили твердую прибыль, господин, — ответил Менедем. — И рисковали меньше, чем в прошлом году.

Когда он вернулся домой прошлой осенью, Филодем не уставал жаловаться, как сильно Менедем рисковал в Великой Элладе. Но теперь отец заявил:

— Что ж, риск окупается. А с такой прибылью ты мог бы и вовсе остаться на Родосе и торговать в гавани, как делает финикиец Химилкон.