Музыкальный приворот. По ту сторону отражения - Анна Джейн

– Это очень печально! – расстроено воскликнул Даниэль в глубине квартиры, вдоволь наслушавшись «Священной войны». – Хочу позитива! И детских воспоминаний.

– Будет тебе позитив, – хохотнул кто-то не совсем трезвый. – Белые розы, белые розы, беззащитны шипы, что же вам сделал снег и морозы, лед витрин голубых, – басом заорал незнакомый голос уже совсем не фольклорную, но всем известную песенку, а мне сразу же вспомнился Антоша, как будто бы и не был этот ласковый и милый мальчик вторым Я Кея (или первым?).

– Белые розы, белые розы, – подхватили еще пара человек под негодующий вопль Томаса, не желающего слушать «русскую попсу образца прошлого века», как он неоднократно говорил.

Чтобы не слышать ора, я перевернулась на живот и закрыла голову подушкой.

– Достали, – простонала рядом со мной Нелли, повторяя мой маневр. – Что за родитель у нас такой?

Песню про розы прервал неожиданный звонок в дверь. Это Семеновна пришла разбираться с нарушителями спокойствия, а вместе с ней в качестве поддержки прибыли соседи с нижнего этажа.

– Немедленно прекратите! – нестройным хором вопили они на все лады, как только Томас открыл дверь, после целого шквала дверных звонков, подкрепленных стуком – видимо, ножным.

– Третий час ночи! Как вам не стыдно!

– А еще сектанты, – не к месту выкрикнул кто-то, словно этот лже-факт должен был пристыдить обитателей нашей квартиры.

– Добрые люди уже спят! – заверещала учительница физики.

– Какие вы добрые? – услышала я голос дяди Бори, заспешившего на подмогу к другу, – остальные притаились на кухне, и изредка их сдавленные смешки достигали моих ушей. Ну как подростки, честное слово. Все люди искусства на всю жизнь остаются детьми – права бабушка, очень права.

– Вот видишь, Денисыч, всего лишь упоминание «Ласкового мая» – и такое народное негодование, – хмыкнул обладатель баса в кухне, слыша крики соседей. – Пришли целой кучей орать. Вот это сила слова, да?

И снова тихий ржач-хрюканье.

– Как же они все надоели, – жалобно проговорила Нелли. – Вот дебилы. Ну взрослые же, а не дети.

Я была с ней полностью согласна.

– Вы нас замучили своими бессовестными выходками, – вопил какой-то мужчина с хриплым прокуренным голосом.

– Вот именно! – горячо поддержала его учительница. – Невозможно спать! Люди работают!

– Какие у тебя работы? – недружелюбно спросила Фроловна, без которой не обходилось ни одного подъездного разбирательства – эта бабка, как самый настоящий феодал, следила за порядком на вверенной ей землях. – У тебя ж каникулы!

– А что, – взвизгнула соседка, – мне во время отпуска спать не нужно?

Они целых полчаса орали друг на друга, причем Томасу пришлось исполнять роль миротворца. Когда все разошлись, он и его друзья вели себя очень спокойно – мне так даже показалось, что половина из гостей уснула праведным сном.

Я тоже заснула ненадолго, под сопенье сестрички, и даже увидела короткий, но яркий сон, где меня, бегущую от кого-то и порядком испуганную, обматывают какие-то то ли бордовые, то ли красные нитки и тянут куда-то, тянут. Я оборачиваюсь и вижу неясную фигуру – темную и даже зловещую, но тоже почему-то обтянутую этими же тонкими красными полосками. Я приближаюсь к ней и слышу, как мне кто-то очень дружелюбно шепчет:

– Вот и все, еще одни нашлись. Еще одни будут… Еще один придурок…

– Еще один придурок, – простонала Нелли, не поднимая голову из-под подушки, опять разбуженная, но уже нашим любимым дядюшкой. Он заявился домой в пять утра. Алексей, не стесняясь, шумно захлопнул дверь, не менее шумно разулся и быстрым шагом прошел в кухню, не забыв пару раз поскрипеть дверьми, споткнуться обо что-то и выразительно прошипеть около самой нашей двери:

– Пораскидали всякой фигни, художнички. Понаперло опять…

– Это ты, Алексей?

– Нет, это его блохи, – непочтительно отвечал старшему брату парень.

– Это что, стало модно – быть блохастым? – заинтересовался эстет Даниэль, перебравший со спиртным.

– Очень. Только чтобы блохи были от собак модных и дорогих пород, – тут же принялся заверять его ехидный родственник и добавил: – Если что, меня нет дома, – особенно если мной будет интересоваться кто-то женского пола. Я в Америке. В Южной. Или на Кубе.

– Опять бросил очередную даму? – поинтересовался тут же любопытный Томас.

– О нет, она встретила меня с другой в ресторане, – с достоинством ответил младший брат. – А, да. Кто это на нашу дверь бумажку прикрепил?

– Какую бумажку? – не поняли его, а я со вздохом заворочалась в кровати. Теперь стало еще и жарко.

– Прямоугольную, – не замедлил с ответом Алексей. – Примерно такого содержания: «Если вы будете петь так же громко, как сегодня ночью, следующее предупреждение на вашей двери будет написано краской. С уважением, ненавидящие вас соседи», – процитировал по памяти дядя.

Тут же раздался оглушительный смех, сквозь который кто-то потребовал сходить к двери и сфотографироваться вместе с таким посланием от добрых соседей – на память.

– Может, еще споем и сфотаемся около надписи краской? – любезно предложил дядя Боря.

– Это уже даже не смешно, дорогой мой друг, – отвечал Томас. – И вообще, избавь наш дом, пожалуйста, от невразумительного ора при включении света в коридоре.

– Ага, сейчас, это же мой подарок, – не спешил папин друг выполнять такое поручение. – Если только нарисуешь портрет тещи.

– Алены Александровны? – уточнил Томас.

– А у меня что, три тещи? Естественно, ее, любимой, – отозвался под общее ржание, которое трудно было назвать смехом, мужчина. Почему все представители сильной половины человечества, собравшись вместе такие маловразумительные личности, постоянно гогочущие, как ненормальные? По одному они вполне приятные личности. Даже почти адекватные.

– Нет, я должен отказаться! – тут же сказал Томас. Алену Александровну он побаивался. Ее вообще все побаивались – даже собственная дочь, не говоря уж о внуках и зяте.

– Вы бы потише, господа, – наставительно произнес Алексей, прежде чем удалиться в свою комнату. – В этом доме кроме вас есть еще трое оболтусов, которые в силу обстоятельств могут быть названы детьми.

– Так мы же тихо, – искренне изумился Томас. – Они и не слышат нас.

– И, слава богу, не видят, – хмыкнул все тот же незнакомый обладатель баса.

Нелли хмыкнула, но промолчала. Я тоже.

Еще раз попросив всех ни в коем случае не открывать дверь кому бы то ни было женского пола, дядя удалился в свою комнату. А я опять попробовала уснуть.

В моем доме все как всегда. Все в своем репертуаре. Все течет так, как и должно течь. Нет никаких Кеев, Антонов, мудреных тайн и никому не нужных интриг. Все у меня будет по-старому, главное, чтобы я отпустила воспоминания, связанные с событиями двух минувших месяцев.

Но кое-кто не желал этого.

Кейтон все же объявился. Позвонил мне ранним утром, словно почувствовав, что я только что заснула и даже еще не успела увидеть новых снов. Треск телефона, который в остальное время суток казался мне приятной мелодией, раздался прямо под ухом. Я, свесившись, протянула руку к прикроватной тумбочке, заставленной косметикой, схватила звонивший сотовый и сонно произнесла «алло», не глядя на экран мобильника. Нда, все-таки нужно было сначала посмотреть, а потом говорить «алло».

– Катя, – раздался там взволнованный голос моего любимо-ненавидимого парня. – Почему ты так и не пришла сегодня?

– Что? – хрипло спросила я. – Это кто? Это ты? Сегодня?

– Вчера, – поправился парень, и только после этих слов я осознала, с кем я разговариваю – с Кейтоном!

В пустыне началось что-то вроде небольшого землетрясения.

Он звонит мне в шесть часов утра. В образе ставшего почти родным Антона. Что ему опять нужно?

Может быть, из-за того, что я была сонная и плохо воспринимала действительность, а может быть, из-за того, что не обладала талантом действовать людям на нервы, но я не смогла произнести всех тех патетических и обличительных фраз, которые специально заготовила для этого момента. Ведь я так ждала, когда обеспокоенный, музыкант, решит связаться со мной, чтобы узнать, отчего вместо меня в кафе заявилась Алина.

– Я не буду перед тобой отчитываться, – только и сказала я. Спать сразу же расхотелось. Напротив, встав с кровати, я прошла на пустую кухню: Томас и его друзья исчезли в неизвестном направлении. И, открыв настежь окно, высунулась по пояс, обозревая блестящие от солнца верхушки домов.

– Как это понимать? – Серьезный голос Антона, а сейчас солист «На краю» играл именно эту роль, в чем я ни капельки не сомневалась, щекотал мне уши.

– Вот так, – не торопилась я все объяснить. Пусть помучается.

– У тебя что-то случилось? – мягко спросил он. – Катя, расскажи мне.

– Мне нечего тебе говорить, м-м-м… Антон. – Надеюсь, в моем голосе прозвучало хоть немного сарказма?