Народы и личности в истории. Том 1 - Владимир Миронов

У всякой революции, народного движения непременно есть Гора и Жиронда, «авангард» и «болото». Среди представителей последнего масса тех, кто быстрее и полнее воспользовались результатами перемен (прежде всего бюрократы, спекулянты, часть интеллектуалов из числа придворной челяди, представители официальной оппозиции, получившие наделы и ордена). Все эти вчерашние «честные люди» тут же принялись отхватывать самые жирные куски. Народу же бросили «кость» в виде неизвестно что из себя представлявшей «свободы». Однако наиболее дальновидные деятели Горы тотчас раскусили трюк «демократов». Они говорили: «Вы хотите свободы без равенства, а мы хотим равенства, хотим, потому что без равенства мы не можем представить себе свободы. Вы – «государственные люди», вы хотите организовать республику для богатых, а мы люди не государственные… мы ищем законов, которые извлекли бы бедных из нищеты и сделали бы из всех людей при всеобщем благосостоянии счастливых граждан и ярых защитников нашей обожаемой республики».

Противоречия заложены в самой основе буржуазной революции. Бриссо возмущался: как же можно уравнять «талант и невежество, добродетели и пороки, места, жалования, заслуги»? Как можно ставить на одну доску парламентария и землекопа? Другая сторона стремилась к «всеобщему благосостоянию», к передаче власти «в руки общин и народных обществ». Конечно, столь диаметрально противоположные интересы трудно, пожалуй, даже невозможно воплотить в жизнь. Власть должна идти на уступки народу. Такое решение требует большого ума, воли, совести, не говоря уже о серьезных талантах и способностях..[536]

Выдающийся деятель французской буржуазной революции Жан-Поль Марат (1743–1793), павший впоследстви? от кинжала Шарлотты Корде (эту сцену монументально изобразит художник Жак Луи Давид), по понятиям тогдашнего времени принадлежал к буржуазии. Его отец, чертежник, рисовальщик, преподаватель иностранных языков, хотел видеть сына ученым. Марат получил хорошее воспитание. Юноша любил читать, усердно занимался в библиотеке города Невшателя, увлекался историей, географией, мечтал о путешествиях. В школе он изучал языки: немецкий, английский, итальянский, испанский и голландский. Читал по-латыни и по-гречески. О жизненных планах юноши можно было судить по следующему признанию самого Марата: «В пять лет я хотел стать школьным учителем, в пятнадцать лет – профессором, писателем – в восемнадцать, творческим гением – в двадцать». Марат – подлинный сын народа. Поэтому его, как и Робеспьера, крупная буржуазия не любит и боится. Для них Мирабо и Дантон ближе и роднее подобно тому, как родные сыновья дороже подкидыша. Карлейль даже называл Марата проклятым человеком, фанатическим анахоретом, Симеоном Столпником, пещерным жителем. Мы думаем иначе… Это – Человек с большой буквы. Среди множества талантов и сильных личностей Франции той поры никто, пожалуй, не был столь близок к нуждам и заботам простого народа. Мирабо заполучил славу «оратора», маркиз Лафайет – славу «героя Нового Света», Дантон – «спасителя Отечества», Робеспьер – титул «Неподкупного», и лишь Марат – скромное имя «Друга Народа»… Можно с полным правом утверждать: «Его гений приблизил революцию!» Найдется ли сегодня хотя бы один, кто с такой же одержимостью и яростью отстаивал бы заботы и нужды Народа?! Кстати, ведь и он вел свое происхождение не от плебеев, а от «буржуа». Наше отношение к нему выразим лишь фразой: «Summa cum pietate» (лат. «С величайшей почтительностью»).

Когда летом 1790 г. Национальное Собрание издало декрет, по которому три четверти совершеннолетних граждан Франции были напрочь лишены прав участвовать в избирательных собраниях (это право предоставлялось лишь состоятельным), Марат назвал этот закон позорищем первого года свободы. Он призвал беднейшую часть населения к протесту, а в случае необходимости даже к восстанию. Трибун призывал не уповать на речи членов Собрания и не думать, что можно ими накормить народ. Нужны конкретные и жесткие меры (в сфере регулирования цен, налогов, подвоза зерна, муки и т. д.). Именно Марат предупреждал народ об опасности измены представителей знати и высшей буржуазии. Он высмеивает «идолов» буржуазии – Мирабо и Лафайета. Мирабо в течение нескольких месяцев истратил на покупку имений около 3 млн. ливров, тогда как еще пару лет тому назад он вынужден был, как образно выразился историк, «заложить у ростовщика свои штаны за шесть ливров». Откуда у господина «революционера» и «реформатора» такие бешеные деньги на покупку дорогостоящих особняков и содержание наложниц?! Из каких бездонных источников эта сволочь нашла средства на покупки замков и вилл? Генерал Лафайет характеризуется Маратом как жалкий болтун и политический комедиант, который готов ради власти вступить в союз с самим чертом (кстати, и Наполеон Бонапарт назвал Лафайета не иначе как «простофилей»).

Жан-Поль Марат.

На мой взгляд, особый интерес представляет оценка им тех кругов, что и пришли к власти в итоге революционных событий во Франции. Марат писал: «А вокруг этих честолюбивых интриганов, – презренной придворной челяди, – скоро сплотились, в качестве опоры и телохранителей, дворянство, духовенство, офицерство, судьи, правительственнные и судейские чиновники, банкиры, спекулянты, пиявки общества, краснобаи, крючкотворы и паразиты двора, – словом, все те, у кого положение, состояние и надежды основываются на злоупотреблении правительственной властью, все, кто извлекает выгоды из ее пороков, начинаний и расточительности, все заинтересованные в сохранении злоупотреблений, ибо от этих злоупотреблений они богатеют. А вокруг них постепенно собрался более широкий круг: дельцы, ростовщики, ремесленники, производящие предметы роскоши, литераторы, ученые, артисты, которым расточительность богачей дает случай к обогащению, крупные торговцы, капиталисты и те жаждущие покоя граждане, для которых свобода есть дишь устранение препятствий, мешающих их промыслам, лишь укрепление их собственности и ничем ненарушимое наслаждение жизнью. А к ним примыкают те робкие, которые рабства страшатся меньше, чем волнений политической жизни, и те отцы семейств, которые боятся, как бы перемена в условиях не лишила их положения, занимаемого ими в современном обществе».[537]

Зато вот простые люди Франции любили Марата всем сердцем. Хотя в 1795 г. «золотая молодежь», это скопище экзальтированных невежд, которых полно в любой стране, выбросит священный прах из Пантеона, разобьет его скульптурное изображение. Однако разве не это же видим мы в Англии, когда тела героев славной революции – Кромвеля, Брэдшоу, Айртона – вытащили из усыпальниц в Вестминстере и повесили вверх ногами, когда в 1790 г. молодые ничтожества, после пьянки, вскрыли могилу великого Милтона в церкви святого Джайлса, растащив и распродав его бренные кости?! Разве не такую же вакханалию толп видели мы в революционной, а потом и в «демократической» России, где осквернялись церкви, а затем и многие памятники культуры?! (Ныне все те же «сокрушители основ» из невежественных толп подрывают столпы государства!) Везде один и тот же принцип разрушения и мести, которым обычно руководствуются самые ничтожные, тупые подонки («шпана»).

Марат всей своей жизнью и трудом революционного журналиста доказал, что честная народная газета («Публицист Французской республики»), громящая воров, предателей и негодяев, для тиранов куда опаснее пушек и армий. Клика не простит ему его позиции: «Недостаточно помешать увеличению нищеты, нужно начинать с ее уничтожения».[538] Никого так люто не ненавидели предатели и мошенники, как его и Робеспьера. За что? Марат сам ответил на вопрос: «Я хорошо знаю, что мои произведения не созданы для успокоения врагов отечества: мошенники и изменники ничего так не боятся, как разоблачения. Поэтому число злодеев, поклявшихся погубить меня, огромно». Стоит ли жалеть, что в нем ученый и врач уступил место публицисту и революционеру? Ведь, без титанических усилий этих героев человечество не сделало бы шагов в нужном направлении. Марат отдал всего себя делу служения революции. Он обладал каким-то особым нюхом на предателей отечества (выявил связи Мирабо с королевским двором, измену Лафайета и Дюмурье и т. д.). Он же одним из первых заговорил и на языке террора. Толпа жаждет мести. Он писал в 1790 г.: «Шесть месяцев назад пятьсот-шестьсот голов было достаточно. Теперь, возможно, потребуется отрубить 5–6 тысяч голов». Затем он заговорит уже о 20 тысячах и даже 200 тысячах голов. Да, за все надо платить… Тогда-то и явилась из Кана «мстительница» Шарлотта де Корде (праправнучка великого поэта и драматурга Корнеля). Убийство Марата открыло путь жирондистам. Во имя чего пошла она на жертву? Те, кто пришли на смену Марату, не стоили и его мизинца. Ничтожества, обеспокоенные только собственной наживой. Корде напрасно «умерла за Родину» (как ей тогда казалось). Смерть Марата вызвала вопль радости у ничтожеств. Его подвиг сумел по достоинству оценить великий художник Давид, посвятивший ему картину «Смерть Марата». А в далекой России критик Белинский так сказал о его учении: «Я понял… кровавую любовь Марата к свободе… я начинаю любить человечество по-маратовски».