Карл Маркс: Мировой дух - Жак Аттали

Энгельс с согласия Элеоноры выудил из хаоса, царившего в доме Маркса, незаконченные рукописи второго, третьего и четвертого томов «Капитала», намереваясь издать их, что было обговорено с другом незадолго до его смерти. К остальным рукописям — ранним неизданным трудам — он не прикоснулся. Но ему все равно было трудно разобраться в этом ворохе. 30 августа он писал Бебелю, беспокоившемуся о том, как подвигается работа: «Если бы я знал, то не оставлял бы его в покое ни днем ни ночью, пока работа не была бы закончена и напечатана». Почему он пишет это председателю Социал-демократической партии Германии? Потому что сразу же после кончины Маркса руководители немецкой партии занялись его наследием, которое хотели присвоить и обнародовать. Гений научного социализма — немец, и сначала он должен воцариться в Германии.

За наследие Маркса сразу же началось соперничество в Германии, затем оно перекинулось в Россию. Ни в Англии, ни в Америке споров не будет, а во Франции они не примут большого размаха.

В октябре 1883 года Энгельс заболел, два месяца не вставал с постели и понял, что ему понадобится помощь, чтобы выполнить свою задачу. Именно в этот момент в Лондон приехал Карл Каутский, чтобы поздравить его с днем рождения. Молодой человек был тогда соратником Бебеля в Берлине. Каутский только что основал «Нойе цайт» («Новое время») — научный журнал немецкой партии. Он был врагом лассальянцев, почитателем Маркса и Энгельса, пылким читателем «Анти-Дюринга» и «Капитала». По собственному ли желанию он приехал? Может быть, он был прислан Бебелем? Во всяком случае, Энгельс посвятил его в расшифровку рукописей Маркса и представил Элеоноре, которая показала ему письмо 1837 года Карла отцу. Каутский хотел опубликовать его в «Нойе цайт». Элеонора возражала: письмо слишком личное. Энгельс предложил Каутскому работать вместе с ним над публикацией произведений Маркса. Каутский обещал подумать и вернулся в Берлин.

В следующем, 1884 году Элеонора вместе с Эдвардом Эвелингом и писателями Уильямом Моррисом и Сэмюэлом Батлером вышла из Демократической федерации Генри Гайндмана, которая стала называться Социал-демократической федерацией; они основали Социалистическую лигу. В это же время при участии Джорджа Бернарда Шоу образовалось еще одно английское социалистическое движение — Фабианское общество, названное по имени римского полководца Фабия Максима Кунктатора (Медлительного), известного выжидательной тактикой в борьбе с Ганнибалом и избегавшего лобовых атак. В Англии тогда было три левых течения, основывающихся на идеях Маркса: социал-демократическое, социалистическое и фабианское. Фабианское общество, проповедовавшее марксистские идеи безнасильственного завоевания власти пролетариатом, двадцать лет спустя породит нынешнюю лейбористскую партию.

В том же году русский эмигрант Георгий Плеханов, основавший за год до того в Женеве первую русскую марксистскую организацию «Освобождение труда», перевел и переправил в Россию «Наемный труд и капитал» — небольшую популярную работу, написанную Марксом в Брюсселе в 1847 году и предназначенную для рабочих.

Энгельс попросил Хелен перенести к нему домой большую часть рукописей, оставшихся в жилище Маркса. Элеонора оставила у себя только личные письма и все, что было написано по-английски.

В 1885 году Каутский, несколько месяцев собиравший воспоминания немецких современников о Марксе, принял предложение Энгельса и переехал в Лондон со своей женой Луизой, австрийской сестрой милосердия. На самом деле его направила туда немецкая партия; его единственной целью было вернуть рукописи Маркса на родину, чтобы сделать их идеологическим базисом немецкой социалистической партии. Энгельс нашел Луизу привлекательной («У нее прелестная фигурка», — говорил он) и сделал своей экономкой. Очень скоро супруги прибрали к своим рукам «старого генерала» (Энгельса), рукописи Маркса и вообще «марксизм». Каутский опубликовал в «Нойе цайт» первые рассказы о Марксе с целью создания легенды: «Воспоминания рабочего о Карле Марксе» некоего Фридриха Лесснера, который встречался с ним в Берлине; статью Зорге о Марксе; а главное — мемуары Поля Лафарга, которые Каутский лично заказал мужу Лауры. Всё это послужило основой первой биографии автора «Капитала».

Приехав в Лондон, Каутский летом 1885 года набросал на бумаге с ужасающим предвидением несколько замечаний о немецкой социалистической партии для популяризующей марксизм книги, над которой он работал: «Почти все интеллигенты в партии <…> рассуждая о национальной идее, о возрождении старинного прошлого Германии и о колониях, заботятся на самом деле лишь об авансах правительству, о замене классовой борьбы властью „справедливости“ и выражают свое неприятие материалистической концепции Истории — марксистской догмы, как они ее называют». Этот уклон тридцать лет спустя приведет к созданию национал-социалистической партии.

Энгельс и Каутский немедленно взялись за работу и к концу года издали второй том «Капитала» у Отто Мейснера. Предисловие Энгельса уже было лживым: «Именно Маркс впервые открыл великий закон движения всемирной истории, закон, по которому всякая историческая борьба — совершается ли она в политической, религиозной, философской или в какой-либо иной идеологической области — в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов»[70], тогда как Маркс всегда уточнял, что идеи, как и искусство, стоят вне классовой борьбы. И вторая ложь: «Этот закон имеет для истории такое же значение, как закон превращения энергии для естествознания». Таким образом, «марксизм» превратился под его пером в непреложную истину, тогда как Маркс, как мы видели, считал, что социальная теория — открытая наука, «движение» на службе политики, которое должно уступить ей дорогу.

В том же году Энгельс выступил в поддержку Лиги женских профсоюзов, которая начала отстаивать интересы женщин в мире труда.

Не он один искажал правду о Марксе. Элеонора не уступала ему в этом. В том же году она издала два памфлета своего отца против Пальмерстона («Разоблачения дипломатической истории восемнадцатого столетия» и «Историю жизни лорда Пальмерстона»), изъяв наиболее антирусские пассажи в угоду русским друзьям своего отца. В Париже более беспристрастная Лаура перевела на французский «Манифест Коммунистической партии», на сей раз непосредственно с немецкого. В том же году Лаура поддержала своего мужа и Жюля Геда, в третий раз представших перед судом — теперь уже за разговоры об «освободительном ружье». Гед заявил в свою защиту: «Я не отказываюсь ни от одного из своих слов. Но это ружье не было направлено против человека, шкура которого не важна нам ни много ни мало <…>. Это было ружье ваших великих дней, господа буржуазия, ружье 14 июля и 10 августа, ружье 1830 и 1848 годов, ружье 4 сентября 1870 года. Оно привело к власти третье сословие. И приведет к ней — по такому же праву — рабочий класс». В отличие от того, что произошло два года назад, на этот раз Жюля Геда и Поля Лафарга оправдали присяжные из народа. Положение изменилось: социалисты могут говорить с большей свободой. Теперь стало возможно даже издавать Маркса в Париже, не опасаясь цензуры. Кстати, в том году некий Габриель Древиль сделал первое краткое изложение «Капитала» на французском языке в «Очерке о научном социализме».