Тучи на рассвете (роман, повести) - Аркадий Сахнин

— Дурехи девки, — укоризненно сказал Николай. — Когда всякие пижоны их обманывают, они млеют, развесив уши, и верят. А если от всей души морской — подвоха ищут.

— Ну как же можно так скоро?! — возмутилась она. — А если характерами не сойдемся?

— Про характер это специально для разводов придумывают. Я, например, с личным составом всего корабля сошелся характером. А тебя целая фабрика любит. Что же нам друг перед другом характер выказывать?

Она поверила. Поверила этим ясным глазам. Спустя несколько дней пошли в загс. Служащий просмотрел их документы, записал фамилии в какие-то книги и сказал:

— Вам дается три дня для последних размышлений. Если ничего у вас не изменится, приходите. Оформим законный брак.

Они не знали о таком порядке.

— Вот что, — обрадовалась Верочка, — давай эти три дня не встречаться. Пусть каждый из нас подумает наедине с собой.

Она понимала, что «испытательный срок» ничего не изменит в решении Николая. Мысли у него ясные и простые, все обдумано и крепко, как крепок он сам. События, неожиданно и резко изменившие ее жизнь, пугали, но она верила в хорошее. Полагалась уже не так на себя, как на него. С ним не будет страшно. Но в душе словно царапало что-то: уж очень все молниеносно, прямо перед людьми совестно. И она обрадовалась этим трем дням. Они как бы государственная проверка, после которой можно со спокойной совестью идти в загс.

Условились встретиться на четвертый день в двенадцать часов. Она говорила:

— Если ты передумаешь, ничего не надо объяснять. Просто не приходи. А если меня к двенадцати не будет дома, тоже не ищи и ни о чем не спрашивай.

Николай слушал улыбаясь.

За пятнадцать минут до назначенного срока три подруги, помогавшие Вере убирать комнату, расцеловали ее и убежали, чтобы не встретиться с Николаем: в этот торжественный момент они должны быть только вдвоем.

Вера была в белом платье. Она посматривала на часы и волновалась. Но ей не хотелось, чтобы он пришел и раньше времени. Пусть ровно в двенадцать. Пусть полностью истечет срок.

На следующий день, смущенная, растерянная, каким-то безразличным тоном сказала подругам:

— Передумал… Это его право… На то и давались три дня. Она не плакала. Ее успокаивали: человек военный, могли задержать по службе, может быть, завтра придет.

Он не пришел ни завтра, ни на следующий день. Вера решила уехать в Белгород к матери. Пошла в райисполком за какой-то справкой. Долго ходила по незнакомым коридорам. Забрела не на тот этаж. Остановилась, пораженная, увидев на двери надпись: «Депутат Севастопольского горсовета Николай Иванович Баштовой принимает избирателей по личным вопросам в первую среду каждого месяца от 5 до 9 часов вечера».

Не могла оторвать глаз от таблички.

— Сегодня приема нет, — услышала чей-то голос.

— Кто этот Баштовой? — выдохнула она наконец.

— Как — кто? Депутат… Водолаз, член партийного бюро части.

Держась за стены, Вера спустилась вниз.

«Значит, не передумал, а просто не собирался жениться. Иначе не скрыл бы своих чинов и званий. Как же принимает он «по личным вопросам»? Какое право на это имеет?»

Она рассеянно шла, никуда не глядя, и уже у своего дома, завернув за угол, остановилась пораженная. Навстречу ей, качаясь из стороны в сторону и балансируя руками, шел Баштовой, едва удерживая равновесие. Бескозырка была сбита набок, волосы лезли на мутные, остекленевшие глаза.

Увидев Верочку, он рванулся к ней и еще издали заплетающимся языком заговорил:

— В-верочка… пон-нимаешь…

С Баштовым поравнялась машина и резко затормозила. Из нее выскочили морской офицер и два матроса с красными повязками на рукавах: военный патруль.

— Вот он, голубчик, — сказал кто-то из них.

Верочка прижалась к стене. Ей слышно было, как Николай пытался доказать, будто он не пьян, она видела, как моряки взяли его под руки и втащили в машину.

Что же случилось с Баштовым?

Почему не пришел он в назначенный час?

… Вместе с родителями, тремя сестрами и бабкой он жил в деревне Новопсков, под Луганском. Его отец Иван Баштовой был человеком трудолюбивым, солидным и пользовался уважением всего села. Работал на пасеке и неизменно избирался членом правления колхоза.

Старшей из детей была Тася, но признанной опорой отца являлся Николай. В свои десять лет он знал любую колхозную работу и трудился не только в каникулы, но и в горячие для колхоза дни. Подражая отцу, старался быть рассудительным, вел себя степенно, близко к сердцу, как и отец, принимал горести и радости колхоза. Он знал толк в земле, гордился этим и по вечерам за чаем солидно высказывал свои соображения по колхозным проблемам. Отец говорил с ним, как с равным, и этим тоже гордился Николай.

Зерно и другие продукты, положенные за трудодни всей семье, получала мать. А деньги выдавали каждому отдельно, Николай получал то, что ему причиталось, внимательно пересчитывал купюры, аккуратно складывал их и прятал глубоко в карман. Придя домой, незаметно клал их на комод за зеркало. Когда собиралась семья, он как бы между делом, безразличным тоном замечал:

— Там на комоде деньги, мать. Прибери куда-нибудь.

И в этом он тоже подражал отцу.

Не раз слышал Николай разговоры колхозников, приходивших в их дом за советом или помощью, и каждый раз люди благодарили отца, и Николай все больше убеждался, какой справедливый и мудрый это человек. Коля любил отца не только сыновней любовью. Любил за то, что дорог он был людям, что слово его было весомым и надежным, что делал он много добра. Коля боготворил отца, но прятал свои чувства, потому что мужчине не к лицу всякие нежности.

Когда началась война, в военкомате с ним не стали разговаривать: мальчишка. Кроме женщин и детей на селе остались только глубокие старики. Николай заменил отца в колхозе.

Прошло около года, когда стали доноситься орудийные залпы. По распоряжению из района куда-то перевезли продуктовый и вещевой склады колхоза, вывезли все зерно. Складами теперь, заведовал дед Мыкола Верховод. Он и помогал эвакуировать колхозное добро, а потом снова появился в селе. Но люди уже уходили оттуда, потому что залпы раздавались совсем близко. Поднялось село, погнали коров и овец. Но далеко уйти не удалось. Прошли километров десять, когда узнали, что враг со всех сторон, деваться некуда.

Свернули с дороги в хлеба, углубились подальше и в небольшом овраге разбили лагерь. С большака их не видно, и будь что будет.

Деревню заняли немцы, а люди так и остались жить в овраге. Скот пасли в хлебах, пищу готовили ночью, чтобы не виден был дым от костров. Да и костры прикрывали как могли — не дай бог мелькнет пламя.

Через месяц лагерь обнаружили немцы. Скот отобрали, людей погнали в деревню. Люди пошли в свои хаты. А тех, чьи дома были заняты врагом, приняли соседи.

Старостой назначили деда Мыколу Верховода. Тихий и добрый дед стал неузнаваемым. Ходил по селу с суковатой палкой, кричал на людей и размахивал своей клюкой, как помещик. Житья от него не было. Любое распоряжение гитлеровцев выполнял с нестарческой поспешностью и усердием. Люди только ахали. Всю жизнь прожил на селе, прикидывался тихим и добреньким — и вот на тебе, проявил свое нутро. А немцы были довольны. Они видели, какого надежного человека подобрали, хвалили его и, понимая, что на такого можно положиться, сняли с деревни свой гарнизон.

Дед Верховод стал обходить дворы. Стучал в ворота клюкой, с угрозами врывался в дом. Однажды, перед вечером, пришел и к Баштовым. Молча, исподлобья смотрела на него вся семья. А он уселся, как хозяин, улыбнулся, глядя на злые лица, и сказал:

— Ну, дурачье чертово, слушай меня.

Старик надел очки, достал из-за пазухи исписанный лист бумаги и, водя по нему пальцем, заговорил:

— По вашей семье на первое время вам причитается пшеницы — два мешка, гречки — полмешка, пшенки — полмешка, кукурузы — мешок, кур — десять штук…

Он читал, и все смотрели на него, ничего не понимая.

— Да вы что уставились, дурачье чертово?! — рассердился он. — Думаете, так уж и продался дед Верховод. На-ка, выкуси, — показал он в окно кукиш.

Мать не выдержала, расплакалась, бросилась ему на шею.

— Ну-ну, хватит, некогда мне тут с вами, — солидно сказал дед, добродушно похлопывая ее по плечу. — И мне ведь не легко — черти вы, волком все смотрите.

Он подробно рассказал, где в балке организованы склады, велел взять только то, что перечислил, и ни на одно зерно больше. Кур велел забирать побыстрее, потому что они уже там подыхают, наверно, и посоветовал держать их в клетке где-нибудь в хлебах и кормить-поить там же. Там и резать, когда придет время. Дед объяснил, какая норма причитается четырем соседям Баштовых, велел сообщить им об этом, потому что село огромное и одному ему не управиться. На прощание сказал, чтобы поторапливались: дня два-три немцев не будет, а потом могут нагрянуть.