Разделяющий нож: В пути - Лоис Буджолд

Даг и Фаун, взявшись за руки, шли все дальше, хотя после рыбины с зубами Фаун надела башмаки и стала держаться подальше от мокрого песка. Никогда нельзя было угадать, какие из рассказов Бо — правда. Подняв глаза, Фаун заметила, что Даг снова хмурится. Сначала она хотела заставить его войти в воду, чтобы развеяться, но потом просто спросила:

— Что так тяжело лежит у тебя на душе?

Даг сжал ее руку, но улыбка его была мимолетной.

— Слишком много всего… У меня в голове все перепуталось.

— Расскажи… Начни с чего-нибудь — не важно, с какого конца. — То, что угнетало его, отпускать не собиралось — это было Фаун ясно.

Даг покачал головой, но сделал долгий вдох, так что, по крайней мере, хранить мрачное молчание он не собирался.

— Во-первых, мое целительство. Я спас двух человек в пещере. Если бы было три или больше раненных так же тяжело, остальные все равно умерли бы. Как могу я объявить себя целителем для крестьян, когда я знаю: это было бы жестоким невыполнимым обещанием, потому что помочь я мог бы только тем, кто придет первыми.

— Даже у целителей Стражей Озера есть помощники.

Даг задумчиво кивнул.

— Теперь я определенно понимаю, почему целители предоставляют естественным силам природы так много, как только могут.

— Двое все равно больше, чем никого. И по большей части больные же не будут приходить толпами.

— Но в те дни, когда будут, получится ужасно. — Даг не переставал хмуриться. — Там, в пещере, возникли и другие проблемы, о которых я не думал раньше. Например, правосудие. Как могут Стражи Озера и крестьяне жить вместе, если правосудие для них разное? Ведь будут стычки, а правосудие для того и существует, чтобы улаживать споры, которые люди сами не могут разрешить.

Теперь пришла очередь Фаун неопределенно хмыкнуть.

— Крейн сказал… — Даг запнулся.

— Ты не должен позволять лжи Крейна отравлять тебе жизнь.

— Меня беспокоит не его ложь, а его правда.

— А разве он и правду говорил?

— Иногда. Например: ты то, что ты ешь.

Фаун закусила губу.

— Все люди чему-то учатся у других — и хорошие, и плохие. Тут ничего нельзя изменить.

Даг опустил голову.

— Стражи Озера считают, что они выше этого, когда оказываются среди крестьян. Их очень удивляет, когда их чему-то учат. — После паузы он добавил: — По крайней мере так было со мной. И еще он говорил…

Неожиданно Даг умолк.

«Ну вот мы и добрались до сути…»

— М-м?.. — вопросительно протянула Фаун.

— О том, что Стражи Озера всегда оказываются на вершине — так или иначе. Хотят они того или нет. Боюсь, что я такое уже видел. На своей собственной барже Берри подчиняется мне!

Фаун в сомнении сморщила нос.

— Ты ведь мужчина и почти в три раза ее старше, — сказала она. — Ты был предводителем Стражей Озера. Странно было бы ожидать, что ты перестанешь быть предводителем среди крестьян.

— Среди Стражей Озера были другие, которые указывали мне мое место.

— Ну… Вейн, например, не так уж тебе подчинялся.

— Ах да, Вейн. Разве я не утихомирил его? — Рука Дага сжалась; что означал этот жест — раздражением или досаду на себя?

— А, перед схваткой, имеешь ты в виду, когда капитаны судов никак не могли договориться?

— Ты это заметила? Да, я заставил его. Сделал то, что Барр пытался сделать с Берри, но оказался слишком неуклюжим. — Лицо Дага при этом воспоминании исказила гримаса. — Что ж, по крайней мере я не оставил его околдованным.

— Это была чрезвычайная ситуация, — объяснила Фаун.

— Всегда будут возникать чрезвычайные ситуации. Сколько понадобится времени, чтобы необходимость превратилась в привычку, а потом и в порок? Слишком легко у некоторых возникает любовь к власти. И именно любовь к власти едва не уничтожила мир.

Шаги Дага становились все длиннее, и Фаун приходилось почти бежать, чтобы не отстать.

— Может быть, и нужно жить отдельно, — продолжал Даг. — Неужели мы проделали весь этот долгий путь по реке, чтобы узнать, что люди, с которыми мы спорили в лагере Хикори, были в конце концов правы?

— Не спеши так! — пропыхтела Фаун.

Даг остановился. Фаун вцепилась в его рукав, развернула мужа лицом к себе и посмотрела в его встревоженные золотые глаза.

— Если они правы, тогда именно ради понимания этого мы и проделали весь долгий путь, да. И мы должны смотреть правде в глаза. Только я не верю, что эта истина такая непробиваемая, чтобы в ней не нашлось щели, в которой мы не могли бы поселиться.

— До тех пор пока существуют Злые, дозор необходим, как необходимо и все, что обеспечивает его работу.

— С этим никто и не спорит. Только если крестьяне станут менее невежественными, а Стражи Озера — менее высокомерными, мир от этого не перевернется вверх тормашками. Я думаю, ты по пути сюда положил хорошее начало!

— Да? — Даг ногой выкопал из песка обкатанный камешек, поднял его, размахнулся и бросил в волны. Камешек исчез с тихим всплеском. — Начало, которое я положил, — тот же камешек, брошенный в море. Я мог бы стоять здесь и годами кидать камешки, и все равно никакой разницы никто не заметил бы.

Фаун выпрямилась и сурово посмотрела на Дага.

— Ты переживаешь не потому, что не смог выполнить обещание показать мне море. Ты переживаешь потому, что где-то в твоем путаном уме таилась надежда на то, что вся проблема окажется к этому времени разрешена, и ты сможешь подарить мне на день рождения перевязанное бантиком решение!

Даг долго молчал, потом виновато хмыкнул:

— Ох, Искорка, боюсь, так и есть.

— Мне казалось, что дозорный должен быть более терпеливым!

— Видела бы ты меня в девятнадцать лет, — фыркнул Даг. — Я собирался безотлагательно спасти мир.

«Терпение и усталость имеют много общего…»

— Что ж, значит, к этому времени ты должен был научиться терпению.

Даг рассмеялся — наконец-то рассмеялся по-настоящему — и крепко прижал к себе Фаун.

— Ты этого и ожидаешь, верно?

Они повернули обратно и двинулись в сторону оставшейся далеко позади рыбины. Фаун порадовалась, увидев, что Ремо и Барр наконец сняли сапоги и бродят по воде вместе с Готорном, хотя сначала это и было вызвано необходимостью вымыться после разделки туши. Такая практическая цель не могла бы объяснить того, с каким азартом они плещут водой друг на друга.

Они забрали парней и их добычу — теперь, когда с них были смыты кровь и остатки вонючей плоти, Фаун с интересом вертела в руках массивные зубы с их странными похожими на пилу краями, — и двинулись туда, где оставили корзины. Мужчины разложили костер из плавника. Готорн заставил Дага поджечь растопку, пристально наблюдая за его действиями и издавая восторженные вопли. Фаун была благодарна оранжевому пламени за тепло: ветер оставался холодным и влажным. Даже дозорные нашли яркие цвета, рождаемые огнем из выцветшей древесины, — синие, зеленые, алые — магическими.