Власть молнии - Тимур Литовченко

— После пожара?! — воскликнул Карсидар, не веря своим ушам, а Читрадрива громко расхохотался.

— Поэтому я склонен верить тому, что ты в самом деле сын Ицхака, — сказал Шмуль. — Ведь в городе ходят слухи об уничтоженной огнём разведке татар…

Купец вновь умолк, представив картину грандиозного пожарища, правда, нисколько не похожую на ту, какой она была в действительности. Потом принялся всячески сокрушаться по поводу роковой ошибки, совершённой обоими пришельцами.

— Что вы наделали?! Для нас считается меньшим грехом перейти в веру к муслмим, чем подставить голову под воды крещения!.. — вопил он так, что, казалось, с окрестных деревьев осыпалась мелкая снежная пыль. Хорошо, что в назначенном для встречи лесочке не было никого, кроме них.

— Нам капали на головы елейное масло, а не воду, — пытался возразить Карсидар.

— Всё равно! — гремел купец. — У муслмим, по крайней мере, один божок, хоть и нечестивый, — Аллах. А эти ноцрим называют себя единобожниками, исповедуя трёх в едином лице! Это же идолопоклонство! И кто на него согласился? Давид, сын самого Ицхака! Или тебя принудили?

Шмуль хитро взглянул на Карсидара и подумал: «Кто в силах диктовать такому человеку свою волю…»

— Верно, я сам пошёл на это, — сознался Карсидар. И непонятно почему ему вдруг сделалось невыразимо стыдно.

— Вот! Признался! О, Адонай, Адонай, видишь ли ты позор этого несчастного глупца?! — в искреннем порыве купец вскинул руки к небу. Но через некоторое время немного успокоился и заговорил более сдержанно:

— Ладно, сделанного не воротишь, и к чему сокрушаться? Будем уповать на милость Всевышнего и надеяться, что когда-нибудь ты раскаешься… хотя наши не прощают грех добровольного крещения. Никогда! И если старый Шмуль сейчас разговаривает с вами, то потому лишь, что изъездил вдоль и поперёк многие земли и навидался за свою долгую жизнь всякого, уж поверьте мне. И обоих твоих родителей я видел, тяжкий грешник Давид бен-Ицхак. К тому же, несмотря на то, что тогда я уехал из королевства Исраэль, у меня в груди живое сердце, которое на части разрывается при одной мысли о несчастной судьбе нашего народа. Мы вот говорили как-то с другом твоим Читрадривой, и он признался, что ему тоже больно за унижения соплеменников, которые они терпят в вашем далёком краю.

Читрадрива со значительным видом кивнул, и Карсидар с некоторым раздражением подумал, что его товарищ пытается навербовать сторонников для своего заговора где только возможно.

— Поэтому, молодые люди, несмотря на тяжесть совершённой вами ошибки, старый Шмуль говорит: будете нуждаться в чём — добро пожаловать в Верону. Мой дом всегда открыт для вас обоих. Если я буду жив, то помогу вам сам, если сойду в могилу — дети мои помогут или внуки. Моё слово верное, можете на меня положиться.

Далее купец объяснил, куда нужно ехать отсюда, чтобы добраться к нему, а также описал дорогу в Землю Обета.

— Там сейчас более или менее спокойно, неаполитанский король выгнал этих ублюдков с крестами на одеждах. Правда, надолго ли… Вот отец твой, незабвенный король Ицхак, умел расправиться с ними! Правда, огнём и молниями он не швырялся, но!.. — И, многозначительно подняв вверх указательный палец, старик прошептал:

— Он умел творить такие чудеса, что некоторые косные фанатики склонны были считать его посланцем демонических сил. Как они радовались, как веселились, когда королевство Исраэль пало!

И не попрощавшись, Шмуль повернулся и медленно побрёл в сторону едва видневшейся за стеной деревьев слободки. Больше они не виделись…

Вот о чём думал Карсидар, ведя раненых бойцов от Лядских ворот в сторону Клова, где почти возле самого монастыря, одного из оплотов местного жречества, обосновался лекарь Андрей. Тёплое летнее утро уже переходило в знойный день, но, несмотря на это, от нахлынувших воспоминаний Карсидара почему-то слегка знобило. Это был какой-то лёд на душе. «Ошибка, которую не прощают». «Грешник Давид»… О боги, сколько же барьеров существует между людьми, сколько можно возводить новые!..

Когда небольшой отряд подъехал к домику Читрадривы, величайший целитель на Руси был занят очередным хромым калекой. Перед воротами прямо на земле расположилось ещё несколько увечных, которые, разинув рты, наблюдали, как снуют взад-вперёд руки Читрадривы, как сильные пальцы порхают над сросшимися вкривь и вкось после перелома костями, а камень перстня время от времени загадочным образом вспыхивает то ли от солнечных лучей, то ли сам по себе.

— Сильная вещица, — сказал Читрадрива по-орфетански и кивнул на перстень. — Я ведь мало разбираюсь во всяких там лекарских штучках, но умудряюсь делать такие вещи, которых сам не понимаю.

— Заклинание творит, — шепнул один калека из очереди другому. — Слышь, как лопочет-то?..

— Дурак! Не заклинание это, а святая молитва, — также шёпотом возразил его товарищ с обмотанной тряпьём рукой. — Он же святой!

Читрадрива посмотрел на Карсидара. В его глазах плясали озорные искорки, что наблюдалось за сдержанным гандзаком довольно редко.

— Государь прислал к тебе этих раненых, чтобы ты как можно скорее подлечил их, — произнёс Карсидар на языке русичей громко, по-деловому.

Калеки прекратили шептаться и уставились на него. «Это ж сам Давид Воитель!» — прохрипел низенький оборванец с клюкой. В очереди прокатился вздох изумления, смешанного с суеверным ужасом.

— Подлечить, так подлечить. Сейчас вот закончу…

Читрадрива проделал ещё несколько загадочных манипуляций над коленом хромого, встал, осмотрел раненых в ночной вылазке воинов, разделил их на две группы и, пообещав заняться этими людьми немедленно, кивнул на дверь дома.

— Я так понимаю, что государь велел передать мне ещё кое-что, — сказал он, когда вошёл вместе с Карсидаром в большую светлую комнату.

— Данила Романович напоминает, что сегодня он венчается шапкой Мономаха. Ты должен быть в Софии в час пополудни, — подтвердил Карсидар и не удержался от того, чтобы добавить:

— А с твоей стороны, кстати, крайне невежливо рыться в моих мыслях.

— Ну, что ты! Я бы не посмел… Да и вряд ли смог бы сделать это незаметно для тебя. Просто есть вещи, которые подразумеваются сами собой. Данила Романович должен был передать мне это. Видишь, всё просто. — И Читрадрива поджал губы.

— Да, просто… Но ты придёшь?

Читрадрива опустил глаза, и Карсидар почувствовал, что его товарищу стало грустно.

— Слушай, Давид…

(С некоторых пор Читрадрива стал называть его так не только на людях, но и в общении с глазу на глаз, причём явно имел в виду не христианина Давида, а погибшего йерушалаймского принца).