На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

окоп с минометом находился вблизи шоссейной дороги. Машины, танки, повозки, пехота, не возражая, сворачивают в сторону и по полю, по рытвинам и колдобинам объезжают «опасную зону». Проезжавший мимо генерал Тихонов, командир 108-го корпуса, поинтересовался: «Почему объезд?» Ему объяснили. И генерал приказал: «Немедленно разрядить». Приказ генерала Тихонова передали в полк майору Шаблию. Командир полка связался по телефону с Гречкиным.

– Пошли туда Андрейкина, – услышал я голос Шаблия в телефонной трубке, – и пусть разряжает.

– Я уже говорил с Андрейкиным, – отвечает Гречкин, – он согласен. Только требует два литра спирту.

– Дай ему. Скажи Островскому, пусть выпишет. Только нужно, чтобы кто-нибудь из офицеров штаба проконтролировал выполнение. Ясно?

Положив телефонную трубку, начальник штаба обратился ко мне:

– Как себя чувствуешь? Тебе ехать придется, больше некому.

Машину выделили из батареи, спирт принес завскладом. А вскоре появился и сам Андрейкин – оружейный техник-лейтенант, личность примечательная и колоритная. Родом Андрейкин из Сибири. Был и слесарем, и золотоискателем. Пьяница, дебошир и мастер золотые руки. Натура сильная, неуемная. Низкорослый и кривоногий, Андрейкин обладал феноменальной физической силой и ловкостью. Несоразмерно крупная голова с наглыми глазами постоянно оскалена улыбкой огромного рта.

Приехав на место, где под охраной, на безопасном расстоянии, стоял неразорвавшийся миномет с двумя минами в стволе, Андрейкин, забрав с собой поллитровую бутыль спирта, бросил коротко сержанту:

– Пошли. Ловить будешь.

Расположившись возле орудия так, словно и не было в нем двух пудов взрывчатки на боевом взводе, Андрейкин разулся, снял гимнастерку, затем вылил себе в глотку пол-литра спирта, выдохнул воздух, засучил рукава нижней рубахи и принялся осторожно отвинчивать стопорный винт казенника, соединяющий ствол с опорной плитой миномета. Сам ствол полкового миномета весит сто килограммов да две мины по пуду – итого сто тридцать два килограмма. Их нужно поднять, а затем осторожно одну за другой вытрясти из ствола обе неразорвавшиеся мины. Находясь на безопасном расстоянии, я наблюдал, как Андрейкин, с налившимися от натуги глазами, красной физиономией, поднимал ствол, опирая его на лафет. Осторожно потряхивая и внимательно к чему-то прислушиваясь, он таки добился того, что первая мина стала выползать из ствола. Опасность состояла в том, как бы вторая мина не ударила в «хвост» первой своим взрывателем. Сержант, командир злополучного орудия, стоял готовый подхватить выползающую мину на лету. Лицо его было – белее не бывает. А Андрейкин все слушал и слушал, потрясая стволом. Наконец, он выкрикнул: «Лови!» И пудовая мина на боевом взводе плавно опустилась в массивные ладони сержанта. Осторожно, точно малое дитя, отнес сержант смертоносный пуд взрывчатки и металла в сторону подальше. Андрейкин же принялся за вторую мину, и вскоре головка ее взрывателя показалась из мрачной пасти минометного ствола. Орудие обезврежено!

Опустив ствол на землю, Андрейкин вытирает пот, ручьями струившийся по лбу, лицу и шее. Заплетающейся походкой подходит ко мне и говорит каким-то сорванным голосом:

– Ну, разведка, выдавай еще поллитровку.

Моему изумлению нет предела, но я не возражаю, и поллитровка со спиртом переходит из моих рук в его лапищи. Андрейкин лихо опрокидывает ее горловиной в рот, и я слышу лишь бульканье жидкости – спирт льется, словно вода, в его луженую глотку. Отбросив пустую бутыль в сторону, Андрейкин некоторое время качается на ногах, а затем, точно подкошенный, валится на бок. Солдаты подымают его и грузят в кузов машины, словно безжизненное тело. Туда же кладут сапоги, гимнастерку, ремень.

Подорвав обе мины и поставив миномет на шкворень машины, мы возвращаемся в полк.

Месяца через полтора, в одной из доверительных бесед, майор Шаблий сказал мне:

– Ты помнишь, как в районе Юкола Андрейкин за два литра спирта миномет разряжал? Ты ведь тогда с ним ездил. Так вот, генерал Михалкин при последней с ним встрече показал мне рапорт нашего начальника тыла Островского, в котором сказано, будто я неизвестно как и на какие надобности израсходовал десять литров спирту. Десять, понимаешь! Ну я и рассказал ему историю с двойным заряжанием, поведал о пристрастии Андрейкина и о его способностях. А случаи такие не редки. Не сам же я пью этот спирт. «Я тебя знаю, – сказал мне Михалкин и добавил: – Какого черта ты держишь в полку такого заместителя, который на тебя же и пакостит?» Я и сказал: «Помогите избавиться». – «Помогу», – ответил Михалкин. И вот видишь, капитана Островского отозвали из полка. Генерал сдержал свое слово.

Возвращались мы по Приморскому шоссе. Штаб полка и батарею управления я уже не застал на том месте, откуда выезжал. Но артснабжение и мастерские еще не трогались с места. Сгрузив мертвецки пьяного Андрейкина, я поехал догонять полк. В нескольких километрах за Муурило вдоль шоссе стояли машины второго дивизиона. Я давно не видел Заблоцкого и решил его навестить.

– Ты знаешь новость, – кричит мне Заблоцкий, увидя меня первым, – Телевицкого Исаака убили!

– Где?! Когда?!

– Да вот недавно… Бой только что кончился. Дивизион огонь вел, и сильный… Телевицкий на НП был. Разведчики прибежали, принесли его орден, документы, а его там оставили. Жалко парня. Мишку Ветрова с батареи сняли, начальником разведки дивизиона поставили. Теперь я на батарее один остался. Ты что, ничего этого не знаешь?

– Не знаю, – ответил я Заблоцкому, – другими делами занимался.

Отослав машину с минометом в дивизион, я пошел разыскивать штаб полка. Навстречу, в сопровождении нескольких солдат, идет младший лейтенант Бовичев – лицо у Бовичева возбужденное, раскрасневшееся, потное.

– Бовичев! – крикнул я. – Паша! Ты слышал, Телевицкого убили?!

– Вранье, – резко и хрипло отозвался Бовичев, – я сам его с ребятами вон из-под огня вытаскивал. Только какие-то сволочи успели его уже обобрать: орден, документы. А он ранен, тяжело ранен. Мы его сюда принесли. В санчасть сдали.

– Где и как это случилось?

– Мы с пехотным батальоном капитана Арсеньева наступали. Только вышли из горловины меж озером и заливом, а справа контратака финнов. Они нас сразу огнем накрыли… Крепко накрыли… Тут-то Исааку скулу и разворотило… Крепко разворотило… Он в плаще был, в трофейном. Мы его по этому плащу опознали… Лицо все в кровище – изуродовано страшно. Ну, финны теснить стали… Тут подошли две установки СУ-76 да одна машина М-13. Да вызвали огонь нашего дивизиона. Врезали финнам так, что от них дым пошел. Наших там тоже полегло достаточно. Капитану Курилову, начштаба нашего, осколком голову поцарапало… Мишку Ветрова с батареи сняли – теперь он твой помощник взамен Исаака и мой начальник. Вот, пожалуй, и все новости. А ты-то где пропадал?

– Пехота наша где? Где мне искать штаб полка?

– Слышал я, – говорит Бовичев, рассматривая карту, – что первый