Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

В пивную небось. Мать следом потащится, будет с ним ругаться, а потом надерется пивом еще похлеще отца. Поесть бы. С утра ничего во рту, кроме пакетика сухой картошки да трех бутылок шипучки.

Андре принялся шарить по полкам.

Банка питьевой соды, полпакета муки, кулинарный жир в миске, чай и сахар в сумке, что мать приволокла из магазина. Можно бы лепешку испечь, только придется печку растапливать.

Дверь отворилась, и из темноты возник Джои. Застыл на пороге — руки в сильно оттопыренных карманах штанов, — молниеносно обшарил черными бусинками глаз комнату. Потом улыбнулся Андре. Из одного кармана извлек пакетик земляных орешков, из другого — пакетик леденцов.

— Хочешь, Андре?

— Мать купила?

— Не-е.

— Ох, смотри, накроет тебя старый Фэрфекс, полицию вызовет.

— А я его не боюсь.

— Ну и зря.

Джои повел плечами.

— Мать сама стянула бутылку кока-колы.

Он взялся зубами за кончик пластикового пакетика, оторвал уголок, сплюнул кусочек пластика на пол, на» сыпал орешков на ладонь, засунул пригоршню в рот и, жуя, проговорил:

— Сам не воровал, что ли, когда как я был?

Появление Синички, шумно ворвавшейся в дом, спасло Андре от ответа. Сестренка тащила три довольно большие, насаженные на проволоку рыбины. Если б не тугие черные косички, отброшенные назад, к плечам, на сразу догадаешься, мальчик Синичка или девочка.

— Гляди какие! — радостно затараторила она. — Щучка и два щуренка. — И шлепнула свой улов прямо на стол. — У-ух! Ну и денек. Мы с Максом подались на ту сторону озера. Он форель поймал. Большущую, килограммов на десять. Он ее битых полчаса вытягивал. Это там — слыхал про Гранатовый берег? Где, говорят, песок розовый. Правда-правда, розовый!

Синичка подбежала к Андре и, запустив руку в свой карман, вытащила целую пригоршню песка.

— Вот. Прихватила для твоей коллекции. Полный карман набила.

С минуту Андре молча смотрел на песок, и сердце у него забилось от радости.

— Ишь ты. Надо же!

— Там за уборной валяется жестянка с крышкой, из-под табака. Пока ты свою коллекцию камней не разложишь, держи песок в жестянке. Джои, поди принеси, ладно?

— Не-а! — запротестовал Джои. — Темно уже. Я чертяки боюсь.

— Какой еще чертяки? — фыркнул Андре. — Кто это тебе всякой дремучей дурью башку забивает?

Глаза Синички испуганно заблестели.

— Почему дурью? Мать говорит, что она ее видела, и бабушка еще рассказывала…

— Прекрати, Чик-Чирик! Хорошо хоть, тебя не слышит сестра Бригитта…

— Пожалуйста! Не боишься — сам иди.

— Очумели совсем, — пробормотал Андре, однако, оказавшись в темноте, с трудом заставлял себя не смотреть по сторонам. Жестянка из-под табака заблестела у него перед глазами, отражая свет лампы, лившийся из распахнутой двери; только Андре нагнулся за банкой, как тотчас над головой взмыла дикая утка; от внезапного свиста крыльев волосы у Андре встали дыбом на затылке.

Тьфу ты! Камни коллекционирую, отец ругается, что очень образованный, а вот поди ж ты, под стать бабке трясусь как овечий хвост, привидений дурацких боюсь.

Андре схватил банку и поспешно, как мог, заковылял в дом. Сердце у него стучало.

Идиот, больше никто! Знаю же: нет никакой старухи-чертяки, никто меня не съест, а все же…

— Вы что, ребята, не ужинали еще? — спросила Синичка, высыпав весь песок из кармана в жестянку. — Ах, чтоб вас… Джои, ну-ка растопи печку!

Синичка взяла большой кухонный нож и принялась чистить и потрошить рыбу. Пес Вонючка с виноватым видом вылез из-под кровати и подошел к столу, подняв вверх голодные глаза.

Синичка разрезала очищенный кусок рыбы пополам и шмякнула половинку на пол. Тощий щенок схватил рыбу в зубы и поспешил назад, под Исаакову кровать, словно опасаясь, что кто-нибудь отнимет его добычу. Синичка собрала внутренности, вывалила их в помойное ведро и сполоснула скользкие от рыбы руки в миске с холодной водой.

— Вон я сальца принесла. А готовить вам, ребята.

— Нет, Синичка, давай лучше ты!

— Никаких разговоров!

Андре вздохнул, снял черную, закопченную сковородку с гвоздя, положил на нее кусок жиру, поставил на печку. Пока он обваливал рыбу в муке, Синичка, встав на цыпочки, застыла у зеркала.

Когда она повернулась, комически застыв в обольстительной позе, губы у нее были намазаны помадой, а веки подведены тенями Симоны.

— Ну как?

— Сейчас же вытри рот и смой с глаз эту пакость. Старик увидит — и в следующий раз Слэдден знаешь к кому придет?

— А Симона говорит, что это обалденно здорово.

— Дура твоя Симона. Шлюха поганая! «Обалденно здорово», кто бы говорил! Она же ляжет с кем угодно, хоть со зверем паршивым, лишь бы денежки у него водились.

— Ладно-ладно. Как там отец говорит; не худо бы пожрать!

IV

Утром в понедельник парило, как перед грозой. Когда Андре подошел к гаражу, хозяину уже было явно не до него, на измазанном маслом лице Мейсона застыла улыбка. Все его внимание было приковано к желанному сокровищу: к груде останков старой колымаги с открытым верхом, принадлежавшей некогда Оле Олсону.

— Погляди, какие колеса! — бормотал Мейсон.

А спицы — ей-богу! — деревянные. Где теперь такие сыщешь! И лобовое стекло в порядке, и радиатор с виду ничего. Из своего барахла кое-что отберу, отсюда возьму что получше — и будет она у меня как новенькая, прямо картинка!

Он отступил на шаг, любуясь машиной, и, не отводя от нее глаз, вынул из кармана двадцатидолларовую бумажку.

— Долорес к нам выехала. Оле звонил. Сказал, она тебе поможет двигатель снять, а то мой брат чинит тут комбайн одному. Инструмент там, в мешке. Бери деньги, вы там поешьте как следует…

— А помельче нет?

— Да ладно! Сдачу привезешь. — Мейсон посмотрел на Андре и хитро улыбнулся. — Небось трудновато придется с эдакой помощницей — какая уж тут работа, а? — И, внезапно посерьезнев, сказал: — Вообще-то жаль девчонку. Оле никуда ее не пускает, забыл, что не дитя уж. А в ней кровь играет. Видно, мучается девка, дело молодое; только ты голову-то не теряй — для своей же пользы — и руки не вздумай распускать.

Снаружи засигналил грузовик. Андре взвалил мешок с инструментом на плечо и пошел к машине, где ждала Долорес. После той сцены в субботу у гаража он и не знал, чего от нее теперь ждать; сейчас Долорес робко поглядывала на него, и на губах ее то и дело возникала, подрагивая, полуулыбка.

— Не знаю, что у меня получится с той машиной, — сказала Долорес. — Вообще-то я помогаю отцу чинить косилки и всякое такое.

Андре метнул взгляд на ее руки, сжимавшие руль. Руки у Долорес были грубые, с изгрызенными ногтями, натруженные, как у каменотеса.

— Ничего, разберемся.

Водит неплохо, отметил про себя Андре, после того как они проехали несколько миль по шоссе. И язык за зубами держать умеет. А то боялся, что она всю дорогу будет тарахтеть без умолку.

Андре успокоился и принялся следить за ястребами, парившими с подветренной стороны дороги, выглядывая мышей и крыс, что забились от шума проезжающих машин глубоко в норы. Листья тополей подрагивали, серебрясь на ветру, даль колебалась, утопая в зное.

Ехали долго, наконец Долорес заговорила:

— Ты учишься?

— Кончил в июне.

— Двенадцать классов?

— Ага.

— Надо же! — с завистью протянула она. — А меня отец заставил из седьмого уйти. По правде говоря, с учебой у меня не ладилось.

— На ферме лучше, да?

— Лучше! Хоть бы она пропала. Господи! Вот Торвальд, он везучий. Ему небось корова на ноги не гадит…

— Торвальд — это кто?

— Брат. Он уж три года в Эдмонте учительствует, — Долорес заерзала, пристраивая худенькое тельце поудобней на сиденье, и умолкла, в раздумье покусывая губы. Грузовик взобрался на гору, и внезапно перед ними в голубоватой загадочной дали распахнулась ширь лесов и лугов.

— Гляди! — воскликнула Долорес. — Ну и лето нынче. Чувствуешь, лесом пахнет? — И она принялась насвистывать какой-то мотив, простой и приятный, как птичье щебетанье.

В половине одиннадцатого Долорес подрулила к небольшому гаражу в поселке Сент-Пол.

— Сегодня жара, в помещении сдохнуть можно. Хотя, если дело пойдет, можем к трем закончить. — Долорес соскочила с подножки, достала из кабины тяжелый мешок с инструментом и направилась к гаражу.

Андре, чувствуя себя несколько задетым и даже одураченным, поплелся вслед за ней.

Думал, девка — огонь, ишь, как тогда задом виляла передо мной у Мейсона, а она…

Когда Андре вошел в гараж, Долорес уже разговаривала с хозяином. Машина, с которой им предстояло возиться, стояла под лебедкой.

— Послушай, ты не левша? — спросила Долорес.