История Венецианской республики - Джон Норвич

Это были смелые слова, но они никого не убедили; и могучий флот, несущий знамена христианства, повернулся кругом и направился домой, ни разу не увидев врага. В почти жалкой попытке спасти последние крупицы своей репутации бедняга Дзане предложил, чтобы союзники хотя бы попытались причинить ущерб вражеской территории по пути назад; но снова его надежды саботировал Дориа, которому не терпелось добраться до дома. К тому времени, когда Дзане достиг Корфу 17 ноября — по пути сделав остановку на Крите, — на его кораблях вспыхнула новая эпидемия, и сам он был сломлен морально и физически. Не имея даже мужества вернуться домой, он написал в сенат, прося освободить его от должности. Его просьба было удовлетворена, и 13 декабря вместо него генерал-капитаном был назначен Себастьяно Веньер.

Так закончился один из самых унизительных эпизодов в истории Венеции. Если оставить в стороне доводы, что, имея в своем распоряжении три четверти от объединенного флота, венецианцам не следовало терять время, ожидая союзников, а нужно было в июне поспешить и продолжить поход в одиночестве, то по справедливости они не могли нести ответственность за неудачу; но также они не могли избежать своей доли позора, большая часть которого пала на невиновного старика Джироламо Дзане. В начале 1571 года ему было приказано вернуться в Венецию, а в следующем году — причина промедления неизвестна — он предстал перед Советом десяти, чтобы ответить по нескольким серьезным обвинениям, связанным с его поведением во время экспедиции. После долгого расследования он был оправдан — но слишком поздно. В сентябре 1572 года Дзане умер в тюрьме.

Судьба Джан Андреа Дориа была иной. Филипп II неизбежно узнал о резком осуждении, которое вызвал его адмирал; более того, папа Пий, получив доклад Колонны, послал королю официальную письменную жалобу. Но Филипп предпочел не придать этому значения. Дориа точно выполнил свои инструкции и был вознагражден немедленным произведением в чин генерала, с превосходством в ранге над всеми командующими флотов Испании, Неаполя и Сицилии — на этой должности он принес еще больше вреда христианскому делу, прежде чем его не стоящая подражания карьера завершилась.

К 1570 году Венеция удерживала Кипр уже восемьдесят один год. Королеву Екатерину сменил венецианский правитель, который носил звание лейтенанта: ему и двум его советникам — эти трое, известные как ректоры, были кипрским эквивалентом синьории — фактически принадлежала вся гражданская власть. Кроме того, был еще местный Большой совет, в который входила вся аристократия острова в возрасте старше двадцати пяти лет, и вдобавок некоторое число тех постоянно проживающих венецианцев, которые там обосновались; из этих последних аристократы избирались в совет сразу, остальные — при условии, что они не являлись ремесленниками — могли купить себе места после пяти лет постоянного проживания. Но функции совета были в основном избирательными, и даже в этом случае его решения должны были получить подтверждение ректоров.

Тогда как гражданское правительство находилось в Никосии, военный штаб находился в Фамагусте. Там располагался постоянный гарнизон из пехоты и кавалерии и базировался флот, командовал ими венецианский капитан — хотя во время войны его мог заменить проведитор-генерал, специально присланный из Венеции, чтобы принять на себя верховную власть. Фамагуста, в отличие от Никосии, была хорошо укреплена. Кроме того, исторически это был главный порт острова, хотя к 1570 году Салина (современная Ларнака) опередила его по торговому грузообороту.

Все население Кипра составляло около 160 000 человек и все еще жило при анахроничном феодальном строе, который республика почти не пыталась изменить. Во главе стояла аристократия, частично венецианская, но по большей части состоявшая из потомков семей французских крестоносцев, как, например, бывший королевский род Лузиньянов. Большая часть земель принадлежала им, но поскольку действовало право первородства, то постоянно росло число не имеющих собственности младших сыновей, которые часто создавали трудности правительству. Внизу общественной лестницы были крестьяне, многие из которых все еще были фактически крепостными и были обязаны служить своим хозяевам два дня в неделю. Для них, несмотря на исключительную плодородность острова, жизнь была борьбой за существование, и притеснения были ее неотъемлемой частью. Между этими двумя классами находились купечество и городская буржуазия — левантийская смесь греков, венецианцев, армян, сирийцев, коптов и евреев.

В общем, Кипром было нелегко управлять; и надо признать, что венецианцы — чье собственное управление было чудом и предметом зависти цивилизованного мира — могли бы править островом намного лучше, чем они это делали. Возможно, очень строгие требования, предъявляемые к ним дома, усилили искушение набить свой карман, как только они оказались на безопасном расстоянии от республики. Кроме того, вероятно, на них повлияла всеобщая атмосфера продажности, которая, как нам известно, царила на острове задолго до того, как он перешел под власть Венеции. Что несомненно, так это то, что ко времени, когда турки высадились на Кипр летом 1570 года, Венеция приобрела мрачную репутацию дурного управления и коррумпированности и совсем утратила популярность среди своих кипрских подданных. Даже богатые аристократы, как бы сильно они ни угнетали собственных крестьян, протестовали против способов, с помощью которых, как они видели, республика обогащалась за счет острова, а ее официальные представители, хотя и менее открыто, делали то же самое. Кроме того, аристократов возмущало отсутствие у них какой-либо реальной власти. Другие слои населения, попроще, ощущали то же самое. Многие действительно верили, что любая смена правления будет только к лучшему — мнение, которое было не лишено смысла, когда наступил момент кризиса.

Совместная экспедиция на помощь Кипру была явной неудачей; и кроме того, даже если бы она благополучно достигла места назначения, высадила солдат и точно выполнила бы все инструкции, едва ли это спасло бы остров. Крупная победа на море, возможно, могла бы оказаться на какое-то время эффективной, задержав неизбежное на год или два; но так как турецкий флот, который бросил якоря 3 июля в Ларнаке, насчитывал не менее 350 кораблей — более чем вдвое превосходя расчеты Колонны, — такая победа была бы, мягко говоря, маловероятной. Правда заключается в том, что с того момента, как Селим II решил присоединить остров к своей империи, Кипр был обречен.

Он был обречен по той же главной причине, по которой пять лет назад устояла Мальта: неизбежное обстоятельство, что сила любой армии на месте изменяется обратно пропорционально протяженности ее линий коммуникации и снабжения. Так как у Кипра не было ни средств, ни возможности, ни, по всей вероятности, желания защищаться самостоятельно, то защитить его могла только Венеция, откуда должны были бы поступать все военные ресурсы — оружие, боеприпасы и большая часть солдат и лошадей. Но Венеция находилась более чем в 1500 милях от Кипра, на другой стороне Средиземного моря, на большей части которого господствовали турки. С другой стороны, порты южного побережья Анатолии находились всего в пяти милях от острова, то есть турки могли рассчитывать на почти неограниченные поставки людских ресурсов и боеприпасов.

Их успех представлялся еще более вероятным, так как укрепления Кипра, за исключением Фамагусты, были совершенно небоеспособны. Правда, Никосия могла похвастаться девятимильным кольцом средневековых стен; но эти стены окружали территорию значительно большую, чем сам город, и требовали огромных сил для защиты. Кроме того, они были слишком тонкими — осадная техника XVI века очень сильно отличалась от техники XIV века — и, несмотря на лихорадочные усилия венецианских инженеров в последний момент усилить древние укрепления, вряд ли они смогли бы устоять против тяжелой артиллерии, которая в течение долгого времени была отличительной чертой турок. Кирения некогда была превосходной крепостью, но с тех пор она давно превратилась в развалины; и хотя там тоже недавно была проведена работа по восстановлению и усилению оставшихся стен, вряд ли она продержалась бы долго. Укрепления всех остальных кипрских городов либо были незначительными, либо их не было вовсе; прежде всего было понятно, что только Никосия и Фамагуста могли оказать более-менее продолжительное сопротивление. Людей тоже не хватало. Сложно дать точную оценку их количества, но вряд ли в Никосии было больше 20 000 солдат, включая около пяти сотен кавалерии, когда началась осада, и из них едва ли больше половины были полностью боеспособны. Фра Анжело Калепио, который находился в городе все время осады, говорит, что на складах было 1040 аркебуз, но они не были должным образом розданы, и людей не научили толком ими пользоваться, в результате многие солдаты не смогли из них стрелять, без того чтобы не поджечь себе бороды.