Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

одного факта, который бы говорил за то, что меня можно было назвать неисправимой мещанкой»[804]. Гаврилова указывала, что коллектив кружка или проявил к ней безразличие, или, что еще хуже, отнесся к ней как к инструменту получения выгоды. Требовать от больного товарища получить хлеб – для Гавриловой это было высшим проявлением рвачества. То, что не могли увидеть доктринеры и позеры типа Рывкина, открылось Гавриловой в быту. Только в семейной жизни мог Спирин проявить истинное бескорыстие и человеколюбие, характеризовавшее настоящего коммуниста.

2. Выявление «нутра» большевика

Чистка значительно повысила требования к каждому коммунисту по сравнению со стандартной проверкой при вступлении в партию. Важно было занять четкую позицию и активно ее продвигать. «Положительная сторона дискуссии в том, что она возбуждает массу», – отметил Юдин Павел Федорович (1‐й кружок 2‐го созыва)[805]. «Дискуссия выявляет действительное лицо оппозиционных групп, и это для нас плюс», – соглашался Калядинский[806]. Прежде, в декабре, не каждое слово в поддержку меньшинства признавалось за серьезное прегрешение. Так, никто и бровью не повел, когда Николаев сказал, что во время дискуссии он поддерживал линию ЦК, «но защищал Троцкого как личность от несправедливых нападок на него и ругательства по его адресу»[807]. «Нельзя согласиться с предложением фракционности… но и нельзя согласиться с ответом Зиновьева Троцкому», – пел на два голоса Шевчук. «Нельзя согласиться с Сапроновым, который склонен признать неограниченную демократию, но неправ Зиновьев, который обвиняет Троцкого в участии во фракционных группировках», – грешил тем же и Рахлин Давид Моисеевич (1‐й кружок 2‐го созыва).

Только после того, как Ленинградский горком переосмыслил дискуссию, записи были пересмотрены, идеологическая расплывчатость удалена, враждующие лагеря определены. На полях бумаги с содокладом Карпова неизвестная рука написала: «Резолюция троцкистов». В таблице «Сведения об оппозиционерах по Центральному городскому району» давалась краткая характеристика Карпова: «В прениях по докладу является главной фигурой оппозиции»[808]. Аппарат настоял на классификации убеждений, и перед комвузовцами встал вопрос, на чьей стороне они на самом деле были.

Для выявления потаенных предпочтений годилась даже провокация. В споре со Щеголевым Василием Никитичем на 4‐м кружке 1‐го созыва Козлов Федор Гаврилович выступал крайне непоследовательно. «Я вел спор так потому, что мне хотелось иметь о нем [Щеголеве] мнение», – оправдывался Козлов[809]. Содоклад Савко Станислава Аидоловича на 5‐м кружке был выдержан в остро оппозиционном духе: «Преображенский прав, ячейки партии не обсуждали как следует вопросы внутрипартийной жизни, принимали готовые резолюции», – цитировала его запись. Через какое-то время организатор кружка выгораживал содокладчика: «Тов. Савко выступал с содокладом по моему поручению, где он изложил точку зрения Преображенского и Троцкого. Выступал он для того, чтобы заинтересовать и как можно больше вовлечь товарищей в обсуждение. Сам же товарищ Савко в оппозиции не был»[810]. Тут и там осведомители ОГПУ брали на себя роль провокаторов «для оживления аудитории и выявления ее подлинного лица»[811].

«Невыявившихся» подозревали. Кружок постановил считать Владимира Муравьева «невыдержанным, так как за время последней дискуссии сначала держался на стороне оппозиции, а потом отказался»[812]. Илья Михайлов из 6‐го кружка «в дискуссии был очень не тверд и даже в оппозиции не держал твердой линии, а метался в оппозиционных вопросах». Он виляет и финтит, «ко всем вопросам подходит с точки зрения книжной мудрости»[813]. А вот не лучшая оценка его однокурсника Николаева Глеба Николаевича: «В весьма серьезных вопросах Николаев не выявлял своего мнения, часто воздерживался от голосования». «Когда он приехал с каникул, – вспоминал Эренпрейс, – мы спросили его, как проходит дискуссия на местах. Он ответил, что не стоит на позиции ЦК, поэтому в ячейке открывать дискуссию ему не разрешили. <…> Меня удивляет, что в момент дискуссии он молчал». Григорий Степанов нашел этому объяснение: «Николаев не может быстро ориентироваться в политических вопросах, ибо у него нет пролетарской психологии. Из каникул он мне писал, что он еще не совсем уяснил себе линию ЦК и потому воздерживается от выступлений, боясь запутать»[814].

Коммунист не мог сомневаться долго, тем более быть приспособленцем. Резцов Аркадий Алексеевич из 4‐го кружка 2‐го созыва «не выявил себя в дискуссии, выступал только раз, и то по непринципиальным вопросам». «К дискуссии Резцов относился как-то так, что немного согласен, а немного нет, значит, он над вопросами, как следует, не задумывался». Но Резцов исправился. Теперь он мог сказать, что «Новый курс Троцкого расходится с ЦК» и что предложения Осинского по экономике – это «мелкобуржуазный уклон»[815].

Разбор партийного лица Таисии Петровой показывает, что даже рьяная защита ЦК не вызывала одобрения, если не была достаточно последовательной[816]. Несмотря на рабочее происхождение и сотрудничество с ЧК в Гражданскую войну, Петрова не держала твердой линии, а говорила нечто новое на каждом собрании. «Находилась под влиянием [кружка]. Троцкого считала контрреволюционером. Дискуссионных вопросов не продумала. По вопросам партдемократии на линии ЦК, а по хозяйственным вопросам была в оппозиции». Последовали вопросы от тех, кто явно устал от ее нападок на Троцкого и задумывался, не является ли ее бравада признаком внутренних сомнений. «Петрова, – заметил Константин Розов, – не колеблется никогда, всегда сразу за или против… подходит к вопросам с налета. В непродуманности своей упрямая и слишком самомнительная». Проблема была не столько в воззрениях Петровой, сколько в невозможности определить, в чем они заключаются. Подобные претензии были и к Брушке Пивовар, портнихе из рабочей семьи. «Не имеет определенных взглядов на партийные вопросы, часто колеблется и меняет свое мнение в зависимости от мимолетных впечатлений»[817]. А вот критик ЦК Вздорнов не побоялся заявить: «В дискуссии я был тверд и надо доказать мою неправоту… по экономическим вопросам», и ему это сошло с рук – главным была его твердость[818].

Левит Клементий Давидович считался образцом колебаний. «Я буду делать не доклад, а введение в дискуссию с личной моей оценкой, – заявил он во время дискуссионного доклада на собрании 2‐го кружка 1‐го созыва 17 декабря 1923 года. – В этой дискуссии резких разногласий не имеется… Все группы сходятся на том, что внутрипартийная демократия необходима». Левит обещал «абстрагироваться от всех полемических приемов»; обсуждая статью «Новый курс и резолюция ЦК и ЦКК», не был уверен, что ее автор – оппозиционер. «Докладчик опять абстрагируется от „сплетен“ и от Троцкого, как личности» и замечает, что «Зиновьев хочет Троцкого заставить произвести ревизию ленинизма». Предлагал ли Троцкий полную ревизию партийной линии? «Так понимать Троцкого, по мнению докладчика, нельзя. Перед нами не