Только никому не говори. Сборник - Инна Булгакова

— А мотив?

— Вам мало белой горячки?

— У него был какой-то перемежающийся бред. То он производил впечатление человека разумного, то…

— Возможно, он был «сдвинут» по одному пункту — этому самому. Но я себе жизнь не облегчаю и до мотива, кажется, добрался. Нет, не банальная ревность; хотя, как верно подметил Воротынцев, она уехала с Жасминовой, по-видимому, к мужчине.

— Почему тайком?

— Может, он женат, например.

— Ну, в наше время развестись…

— А он не хотел, например. Это обстоятельство побочное. А вот ее облик, как явствует из показаний Арефьевой, весьма и весьма противоречивый, изломанный, я бы даже сказал, исковерканный. Это обстоятельство как раз существенное.

— Тетя Май вообще не доверяет женщинам.

— Она никому не доверяет — и правильно делает. Ваша тетушка женщина нервная, но очень умна и наблюдательна. Вот как я все представляю. Увидев уходящую на банкет Любовь Донцову, Желябов идет домой, крадет куколку и самогонку, относит к себе в комнату. Потом выходит на крыльцо с «подарком» для невесты и встречает Печерскую (заметьте, та тоже в курсе, что хозяйки 13 октября не будет дома). Они проходят в ее комнату, более отдаленную от развлекающихся студентов, чем комната Желябова (он мог слышать звуки магнитофона). Она садится в кресло, между ними происходит разговор, обрывок которого слышит из форточки Анастасия Макарцева.

— Почему она принесла венок?

— Это один из ключевых моментов. Вот моя версия, судите сами. Венок, надо думать, выпал из ее сумки. Этот кооператив мы нашли практически сразу (на Садовом кольце, до ВДНХ ехать по прямой). Ритуальные принадлежности, фирма «Харон».

И они ее помнят: долго выбирала и купила венок в ту самую пятницу в четвертом часу.

— Значит, венок на могилу?

— Или на урну с прахом. Сама урна замуровывается в стене, тут же на выступающей полочке устанавливается гипсовая имитация, на которую и вешается венок. Венок наводит на серьезные размышления.

— Да? — пробормотал Саня так же безучастно.

— Эта пара, по свидетельству Арефьевой, в бытность свою на Жасминовой улице, любила разговорчики о самоубийстве. Вы не представляете, какой великий и дикий вал самоуничтожения сейчас надвигается, идет — в разрушении всего и вся, конечно. Бесцельность жизни, жестокость жизни и тому подобная декадентщина.

Саня взглянул на майора с проблеском интереса.

— Я таких встречал, — пояснил тот философски спокойно. — Декадентов. «Она пришла умереть», — он сказал. То есть не исключено, что они задумали совместное путешествие в лучший мир. Он ее убивает, а сам в последний момент трусит: «Я трус, я должен был уйти за нею». Вполне распространенный феномен. Теперь понимаете подоплеку и мою уверенность, несмотря на отсутствие показаний подсудимого?

— Да. Но почему он не застрелил ее из пистолета, тем более что пистолет с глушителем?

— Главное, что вы вспомнили про него. Это обстоятельство крайне важное, устанавливающее неопровержимую связь между двумя убийствами.

— Между двумя! — повторил, точнее вскрикнул Саня в отчаянии: ненависть к убийце пробудилась вдруг и заставила очнуться. — Когда я обнаружил рядом с ним в сарае пистолет, я ощутил… не знаю… какой-то толчок. То есть… в общем, я тогда не сообразил. А потом вспомнил, поднялся на крыльцо, взглянул в окошко и вспомнил: на столике на кружевной скатерти лежал полускрытый портьерой предмет — черный, матово блестевший. Ассоциирующийся для меня со смертью. Это был пистолет. Наверняка тот самый.

— Наверняка, — согласился майор. — До свободной продажи оружия мы еще не дошли. На пистолете отпечатки пальцев подсудимого и ваши. С барабаном, 7-зарядный, 76 калибра, системы «наган».

— Разве они еще функционируют?

— На вооружении ВОХР — вневедомственной охраны. Происхождение его мы установили сразу по регистрационному номеру: был похищен из дежурки в Подмосковье по Ярославской дороге два года назад. Дальше следы его теряются, и как он попал к Желябову, неизвестно. Но вполне объяснимо: тот вращался в кругу всяческих подонков-собутыльников. Продавца мы пока не нашли, честно говоря, и надежды мало.

— Почему он ее не застрелил?

— В комнате хозяйки остались бы следы крови.

— Но если речь идет о «совместном уходе», как вы сказали, не все ли равно…

— Он же испугался, струсил и стал заметать следы. Сообразил, например, что по принцессе его сразу вычислят…

— Но пистолет с глушителем. Идти на самоубийство…

— Может, такой продавался. Вместе с глушителем… Вы спрашивайте, спрашивайте. Отвечая на ваши вопросы, я проясняю свою версию.

Но энергия ненависти у Сани уже иссякла, он уточнил вяло:

— Почему он сначала запер чулан, не подложив куколку? И вообще: зачем он туда унес мертвую?

— Ну, это очевидно. Чтоб тело не сразу обнаружилось, тащить в свою комнату — студенты напротив: ночью он ее закопал. Вы же сами слышали — и сделали верный вывод: «успокоиться ее душа должна в том же саду». Ну и концы в воду не отвечать за убийство. Что же касается игрушки — да просто поначалу забыл, думаю. И у здорового человека от такой истории волосы дыбом встанут, не то что у больного… Увидел невесту, вспомнил про подарок в штанах — и назад. А тут вы, хозяйка, студентки, полон дом.

— Но как естественно он себя вел!

— Провалы в памяти, что вы хотите от многолетнего алкоголика? Однако — улики. Пистолет, который вы видели в момент первого преступления и сразу после второго. Сумочка убитой, обнаруженная в могиле, с отпечатками пальцев Желябова.

— А вам не кажется подозрительным, что на сумке нет отпечатков пальцев самой Печерской? Только Анатоля.

— Не кажется. Может, он хотел похитить сумку, стер следы, а в последний момент все-таки кинул в яму. Вы требуете от него разумности? А перед нами дело почти фантастическое по духу. Запомните раз и навсегда: умопомрачение нередко сочетается с хитростью. Возьмем, к примеру, обувь убитой…

— Да! — воскликнул Саня. — Как вы объясните, что туфелька очутилась за книгами? Тоже «декадентскими» штучками?

— А почему бы и нет? При эксгумации трупа, как вам известно, на правой ноге обнаружена туфля, парная к той, что вы нашли. Возможно, он взял ее «на память», так сказать. Не удивляйтесь, у людей с патологическими отклонениями…

— Я уже ничему не удивляюсь.

— Но вероятнее всего, туфля упала с ноги в саду… тоже мне Золушка, как остроумно подметил Воротынцев. Только юмор-то черный. Хорошо, потерял на могиле или по дороге, все происходило в темноте. А дальше? На каблуке, точнее, между каблуком и набойкой, застряли мельчайшие частицы земли, идентичные с почвой садового участка. Но при этом туфля тщательно протерта, никаких отпечатков…

— Вот видите! А на сумке…

— Сумка, по его мнению, бесследно канула в могилу. А туфлю он подкинул вам. Вот как я мыслю. Наутро после погребения подсудимый идет в сад — проверить, не осталось ли следов. Тут редкое везенье — снег. Под снегом выделяется какой-то предмет. Поднимает: туфля. Ну, прячет где-то. Бесценная улика. И после первого разговора с вами (помните, лопату точил?) решает запугать вас, запутать, ну. разыграть — с него, судя по всему, станется.

— Значит, вечером в воскресенье он прокрался в кабинет, чтоб спрятать туфельку?

— Надо думать. Вы же слышали шаги.

— Да, шум… — Саня задумался, пытаясь вспомнить в подробностях. как они сидели в Настей, как за спиной… нет, не могу сосредоточиться.

— Не сомневаюсь в его негативных чувствах к вам. Вы ему рыли яму. извините. И потом: не забывайте про его настрой… так сказать, потусторонний: некто хочет потревожить покой мертвой.

— Покой мертвой, — повторил Саня задумчиво. Меня мучает это слово: «покой».

— Понимаю. Вы своею деятельностью…

— Будь она проклята — эта моя деятельность! — вырвалось у Сани.

— Вы вините себя во второй смерти! — проницательно уточнил майор. — Напрасно. Рассуждая психологически…

— Ваша психология, — перебил Саня, — как уже замечено классиком, «палка о двух концах».

— Совершенно верно. Кабы не второе убийство — именно оно проясняет подоплеку первого, «в тумане», образно выражаясь, и выдает преступника с головой.

— С безумной головой.

— С безумной, да. На сегодня нам придется кончить…

— Нет уж, давайте дойдем до самого конца, — сказал Саня с отвращением. — Чтоб никогда больше к этому не возвращаться.

— Не могу. На мне 59 дел, как я вам уже говорил. Завтра похороны, Донцов упоминал. Во сколько?

— В три часа.

— К девяти прошу ко мне.

— Отдаю должное вашему уму, интуиции и энергии. И все-таки, признайте, вы дилетант, любитель, — рассуждал майор с сочувствием, — потрясенный видом жертвы. Двух жертв! Если бы речь шла о человеке нормальном, действующем с заранее обдуманными намереньями, я бы согласился с вами: Любовь Донцова, покинувшая дом за несколько минут до преступника, могла что-то заметить. Что-то, изобличающее преступника. Заметить — но до поры, до времени не отдавать себе ясного отчета. Вот причина ее гибели, так?