Том 3. Жизнь в смерти - Николай Петрович Храпов

После обеда все было готово, и отряд, аппетитно подкрепившись, по-таежному, обедом, погрузился и отчалил. Но река значительно обмелела, опасности плавания увеличились, маневренность плота была значительно хуже, а силы людей были растрачены на строительство плота. В результате, на половине пути, плот потерпел полное крушение; груз пошел ко дну, а Павел с людьми, чудом, спаслись на речном завале. В полночь, испуганная Наташа робко впустила в комнату, еле живого, мужа.

Начальник дал Павлу два дня отдыха после катастрофы и разрешил взять Наташу с собой в тайгу, пока партия не выполнит задания. Через два дня отряд, и с ним Наташа, вечером покинули поселок, с расчетом, что в десяти километрах они смогут заночевать, чтоб облегчить весь 45-ти километровый путь для женщины.

В намеченном пункте, их встретили очень радушно; всех разместили на ночлег, а на рассвете следующего дня они уже были на ногах. Терпеливо вышагивала Наташа за мужем первые километры по зыбким болотистым бездорожьям. Не раз пыталась заводить разговоры, в надежде замедлить ход своих мужчин, но Павел объяснял ей: что в таких переходах, таежники идут молча, так как разговор, как ни странно, отягчает путь идущего, что на пути нельзя ни пить, ни отдыхать по первым позывам.

Наташа охотно выслушивала все, поражаясь суровым законам таежной жизни, но вскоре опять замедляла шаг и тянула к этому мужа. Потом пожаловалась на рези и попросила, взять ее под руку. Павел объяснил, что под руку в тайге идти совершенно невозможно, и согласился, взяв ее ношу на свои плечи, слегка придерживать за руку. Наконец, после четырехчасового пути, Наташа заявила, что идти дальше не может вообще.

К счастью, в это время они прошли болото и вступили на тропу, проходящую по твердому грунту. Наташа упала на мох и стала жаловаться на то, что ее ноги, почему-то нестерпимо, горят.

Павел осторожно разул жену и — о, ужас… все ноги были в крови, а от дамских чулок остались бесформенные клочья, пропитанные кровью. Оказывается, модные сапожки, какие ей сшил мастер в Ташкенте, шились с расчетом не на Колыму, а для своих улиц; поэтому в таежных условиях они разбрюзгли и теперь причиняли невероятные страдания.

Павел обмыл кровавые мозоли чистой водой из ручья, и все согласились на получасовой привал, хотя расчет не позволял им этого. Когда ноги Наташи обсохли и она отдохнула, Владыкин снял с себя нижнее белье, порвал его на портянки и, обмотав ими израненные ноги жены, обул ее опять. После привала Наташа, вначале, шла с большим трудом, но вскоре освоилась и уже старалась больше не отставать. Но к концу пути жена, вдруг, совершенно обессилела, и Павлу пришлось, около пяти километров, часто по колено в воде, нести ее или волочить, ухватив за талию.

«Вот где начинается испытание верности, — подумал про себя Павел, — да еще и у обоих нас. А сколько есть на свете христианских молодоженов, подобных нам, которые живут еще под маменькиным покровительством, у которых вся обязанность — беззаботно любоваться друг другом и снимать со всего сливочки-пеночки. Далеки они от людского горя, людских страданий, чуждо им понятие о жертвенной жизни и служении Господу. Они скучают, когда им рассказывают о страданиях других, и засыпают над книжкой, в которой описывается о страданиях таких же христиан, как они. Если когда и случается, невольно, встретиться со страждущим братом, то, в лучшем случае, опустив ему в карман 5-10 рублей, торопятся оставить его, под предлогом занятий, а в худшем — брезгливо обходят, обвиняя еще в неразумном поступке, якобы, повлекшем на него горе.

Но когда настигает их горестная судьба, становятся жалкими, как никакая тварь на земле, и бесславно, безо всякой надежды, гибнут телом и душой, будучи оставлены всеми и Богом. Тогда даже нищий с сумою, набожно перекрестясь, сочувственно прикроет его наготу или разделит с ним поданную милостыню и, отходя, скажет: „Дожил!“»

При этих мыслях Павел, под шум холодных струй, со вздохом произнес: «О, Боже, дай силы!»

— Павлуша! — простонала Наташа, — ты совсем измучился со мной, ты бы оставил меня, а сам бы поискал дорогу.

— Да ты что! — возразил Павел, — в такой темноте и при шуме ручья, да стоит только отойти, всего несколько шагов друг от друга, как можно потеряться и погибнуть. А дорога здесь одна, милая моя, та, по которой идем. В тайге непроходимый бурелом, налево — обрывы и глубокая река; поэтому, только вперед — в этом наше спасение.

С этими словами, Павел подтянул руку жены мимо шеи через плечо, еще крепче обнял за талию и медленными шагами, не вынимая ног из воды, пошел по протоке вперед.

Наташа еле перебирала ногами, почти не касаясь дна. Так они шли, молча, не видя ничего вокруг себя, руслом протоки, по краям которой, непроходимой чащобой, стояла тайга.

Наконец, Владыкина силы тоже покинули, и он решил сделать сигнальный выстрел из охотничьего ружья. К великой их радости, через две-три минуты, невдалеке перед собою, они вначале услышали ответный выстрел, а вслед за ним свист и людские окрики. В 20-30-ти метрах, протока соединялась с руслом реки, и Павел, вглядываясь во мрак ночи, увидел лодку. Подошедшие немедленно переправили их на ту сторону, а через 10–15 минут, они оказались в натопленной палатке, освещенной свечкой.

После первых слов знакомства, начальник любезно поставил перед мучениками роскошное жаркое из рыбы и медный чайник густо заваренного чая, но Наташа, со стоном, повалилась на постель и немедленно заснула.

Павел бережно снял с нее обувь и уложил на подушку, воспаленную от переживаний, голову. Он кратко рассказал начальнику о всех событиях, выслушал ответное сообщение и после кружки выпитого чая, тоже, моментально, заснул крепким сном.

Видно, по справедливости да по милости Своей, Бог послал (после таких мытарств) молодой чете покой со всех сторон, что они свою жизнь назвали идиллией. Все Наташины болячки, после применения таежных средств, затянулись очень быстро; а почтительное отношение членов полевой партии, во главе с начальником, совершенно успокоило их обоих. Часами они бродили по таинственным таежным зарослям и прибрежным кустарникам, лакомясь голубицей, жимолостью, брусникой, морошкой. С восхищением, забавлялись кедровыми орешками со стланника, до боли на кончиках языков; но что восхитительнее всего — это рыбная ловля, которой, до азарта, увлекались они оба, правда, Наташа — уже рыбой, выброшенной мужем на берег. В результате всего этого, рядом с палаткой, около тихой, прозрачной заводи, крупная живая рыба в садке не уменьшалась; не сходили