Записки практикующего адвоката - Luide

Я говорила негромко и вежливо, но медсестра прониклась.

Ошарашенная моим напором, она безропотно показала, где искать дежурного врача.

Не в моих правилах скандалить по всякому поводу, но в данном случае меня просто вынудили. Конечно, я понимаю, что зарплаты у медиков невелики, равно как и понимаю, что испуганные и растерянные люди готовы заплатить любые суммы, лишь бы врачи помогли. Но это не повод столь беспардонно себя вести! Уж лучше бы медицина была официально платной, чем такое отношение.

Честно, я готова была заплатить, но хотела, чтобы за эти деньги Инне была оказана вся возможная помощь. А многие медики полагают, что даже после получения денег они совершенно ничего не должны пациентам, и нагло пренебрегают своими обязанностями. Притом доказать что-либо, как правило, очень нелегко, да и жалуются немногие.

Я была в полнейшем бешенстве — той его разновидности, когда голова становится ясной, а мысли кристально-прозрачными. И все мысли подчинены лишь одному: достичь нужной цели, а все остальное как будто отодвигается. И в мареве ярости я была готова на все. Я не могу бросить Инну, и сейчас не время бояться или переживать. Для этого будет время потом — когда все закончится, и можно будет всласть потрястись, перебирая в памяти все опасности минувшего испытания.

Я не позволю рисковать жизнью Инны и ее ребенка из-за профессионального цинизма медиков. Так что я решительно отправилась к врачу.

Обнаружив искомого врача, я пришла в еще большее бешенство. Дежурный врач был пьян до положения риз. Нет, я все понимаю — праздник, выходной день и все такое. Но неужели ему совершенно наплевать на несчастных рожениц? Похоже, именно так и было.

По счастью, мне повезло, и в роддоме обнаружилась еще один врач. Гномка хоть и не была на дежурстве, но сосредоточенно работала — заполняла кипу карточек. Как выяснилось, завтра должна была прибыть проверка из министерства, и врач торопилась подготовить документы. Полагаю, та недобросовестная медсестра испугалась, что именно во время проверки я устрою громкий скандал, и комиссии придется дать ход моей жалобе.

С гномкой я договорилась достаточно легко, кратко изложив ей суть проблемы. Конечно, мне это обошлось в определенную сумму, но мы остались довольны друг другом. Врач обрадовалась неожиданному приработку, а я надеялась, что уж теперь-то Инне окажут всю необходимую помощь.

Врач даже разрешила мне присутствовать в палате, и я с радостью воспользовалась ее позволением. Инна очень обрадовалась моему возвращению и просила не оставлять ее.

— Не волнуйся, я никуда не уйду. Все будет хорошо! — уверила ее я. Хорошо бы еще и самой в это поверить. Но волновать подругу лишний раз я не стала.

Инна была сама на себя не похожа — без косметики, в больничном балахоне, перепуганная. Я никогда не задумывалась, каково это. Пройти ради ребенка через все эти месяцы беременности, а потом еще и роды, — немалое испытание. Впрочем, женщины рожали, рожают и рожать будут. Таково требование природы, а с ней не поспоришь.

В палате кроме меня и Инны находилась еще медсестра и пожилая ведунья-акушерка. Врач должна была подойти чуть позже.

Тем временем ведунья начала подготовку к родам. Она чертила на ладонях Инны повивальные руны.[44]

При схватках полагалось сжимать ладони и взывать к дисам.[45] Это должно было облегчить роды и обеспечить их благополучное завершение. Да уж, при такой медицине любая помощь будет нелишней!

А вообще в нашей медицине широко применяется магия, и достижения химии отнюдь не отменяют и не заменяют ее. Лекарства обеспечивают лечение на физическом уровне, а поддержка богов сделает более вероятным исцеление. Так что, как и встарь, при родах обязательно присутствуют ведуньи — акушерки.

Не успела я устроиться на стуле возле постели Инны, как ведунья обратилась ко мне. — Милая, ты б сняла амулеты-то. Я же к дисам взывать буду, нехорошо здесь другую магию творить.

— Но у меня нет амулетов! — удивленно возразила я. — Только талисманы, а они никак не могут помешать.

Здесь следует заметить, что мало кто вникает в разницу между амулетами и талисманами. Все просто. Талисман вещь пассивная, он лишь призывает удачу и благоволение богов, но не имеет заметного непосредственного действия. Амулет же действует явно и активно, прямо выполняя возложенную на него функцию.

Вследствие своей пассивности талисманы никак не могут воспрепятствовать чужой волшбе, в отличие от амулетов.

Ведунья покачала седой головой. — Если ты врешь, то не понимаю, зачем. А если просто не знаешь, то вот это, — она ткнула пальцем мне на грудь, — Явно амулет, сильный.

Но я и в самом деле не ношу активных артефактов! Я перевела взгляд на собственную грудь. На груди одиноко поблескивала руна ансуз на цепочке. Эта вещица была подарена мне Шемиттом в самом начале наших с ним отношений, когда мы вместе отдыхали на море. Дракон не рассказал мне, где ее взял, но просил никогда не снимать. По его словам, эта подвеска мне очень подходит. Я и не спорила. Мне понравилась изящная руна из белого металла, закрепленная на тонкой цепочке. К тому же она и в самом деле символически очень мне подходила. Руна ансуз означает букву «А», то есть первую букву моего имени; это руна речи — помогает в спорах, выступлениях и тому подобном, что весьма полезно для моей работы; и к тому же это руна бога Одина — моего аса-покровителя.

Вот только, кажется, у этой руны было и еще одно назначение, о котором я даже не подозревала.

Я задумчиво еще раз изучила подвеску. Ничего примечательного на ней не обнаружилось — обычная руна, даже не вязаная, скромно украшена тремя бирюзовыми камешками.[46]

— И какое же действие имеет эта вещь? — поинтересовалась я у ведуньи.

Та только пожала плечами. — Не мое ремесло, но что-то насчет сведений или знаний.

Забавнее всего то, что я-то никакой информации от этого амулета не получала и даже не была осведомлена об этом его действии. Если продолжить мысль ведуньи, то выходило, что данная вещь предназначена, чтобы получать сведения обо мне. Весело, ничего не скажешь!

Я не знала, плакать мне или смеяться. Значит, несмотря на все слова о свободе, Шемитт следил за мной. Однако если бы я попыталась предъявить претензии дракону, то он наверняка заявил бы, что его поступок продиктован исключительно заботой обо мне. Ну, еще бы — а вдруг на меня нападут хулиганы? В какой-то степени это именно так и было, и я ничуть не сомневалась, что этот момент Шемитт тоже принял во внимание. Но решающим наверняка было не это. Дракон просто хотел в любой момент знать, где и с кем я нахожусь. А я не знала, как теперь к этому относиться.