Цепная лисица - Кира Иствуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я отвела взгляд, набираясь сил.
— Она ушла, — твёрдо сказала я. — Совсем ушла. Не переживай.
— Ох, хорошо… — вздохнул Алек. — А то знаешь, неуютно было бы в один из дней снова обнаружить эту гадость у тебя за спиной. Мы с ней не очень-то ладили, хах, — он хохотнул, как от доброй шутки. Хотя какая уж тут шутка…
Я натужно улыбнулась, думая о том, что сказал бы Алек, если узнал бы правду. Узнал, что Тень никуда не делась и всё также грозовой тучей нависала над моими плечами.
Павел бы сразу распознал ложь, лгунья из меня никудышная. Но Алек был другим, слишком открытым, слишком доверчивым. Его лицо посветлело от облегчения, словно я сняла тяжкую ношу с его плеч.
Алек не видел Тень только потому, что у него больше не было моих хвостов. А ещё Тень научилась прятаться. Иногда она исчезала даже с моих глаз, словно отлучалась куда-то по чёрным делам. Со дня ритуала она не произнесла ни слова, но молчание было неспокойным, это было молчание бушующего моря, готового топить корабли. По какой-то странной причине Тень бездействовала. Однако, кто знает, что придёт ей на ум завтра?
— Ладно, — я поднялась. — Дальше пара по Философии, а по ней я зачёт уже получила. Так что двину домой.
— Я провожу.
— Нет, не надо… Я… я хочу побыть одна. За обед — спасибо.
— Завтра придешь?
— Куда? Завтра же суббота.
Алек сделал страшные глаза.
— А-а, — вспомнила я, — свидание? Я, наверное, не смогу…
— Понимаю, дела? — погрустнел Алек.
— Да… Нет. Знаешь… я, наверное, совсем не смогу. Никогда,
Алек молчал.
— Ладно… — пробормотала я, неловко переступая с ноги на ногу. — Увидимся на парах… как-нибудь. Не грусти! — Боже, зачем я это сказала! Чувствуя себя полной идиоткой, я стала пробираться к выходу из столовой. Пара уже закончилась и народу прибавилось, приходилось лавировать между столиками, как вдруг сзади меня окликнули.
— Тина! — Алек, не стесняясь, кричал через весь зал. — Это из-за Илоны? Ты поэтому так резко всё решила?
Гомон столовой стих на мгновение, а потом отовсюду раздались шепотки, даже продавщица, и та сверлила меня взглядом. Раньше я бы уже краснела и бледнела от стыда и страха, а теперь плевать мне было на то, что обо мне думают. Но всё же выносить на суд отношения было делом неблагодарным. О чём только думал Алек? Хотел тем самым мне что-то доказать?
— Нет! — всё-таки крикнула я в ответ. — Это из-за меня…
Мне, наверное, ещё многое хотелось ему прокричать. Например, о том, что на самом деле Тень ещё таскается рядом, и я не имею понятия, что ей взбрендит завтра. Что вижу Алека только как друга, а тянет меня совсем к другому человеку. Тому, кто предал и обманывал… тому, кто спас. И тянет так, словно Узы всё ещё соединяют наши души. Его — мёртвую, мою — живую. И от того я сама чувствую себя наполовину мёртвой — окоченевшей, застывшей, потерянной в бесконечном нигде. А вторая половина по инерции продолжает жить — варить кофе, разговаривать, ходить на пары, всюду волоча следом бесполезную мёртвую свою половину. Словно моя душа перенесла инсульт и осталась паралитиком на веки вечные. Наверное, Алек бы понял…
Но всё, что я смогла, выдавить это дурацкое: “Из-за меня!” Как будто оно могло хоть что-то Алеку объяснить.
Я беспомощно пожала плечами и выбежала из столовой, и едва за спиной закрылась дверь, как шепотки студентов превратились в посмеивание и бурное обсуждение. Алеку приносили соболезнования, а кто-то даже сказал, что это к лучшему.
Я немного злилась… Зачем было при всех кричать?
Волнуясь, чтобы Алеку не пришло в голову меня догонять, я быстрым шагом прошла через холл к раздевалке, там застегнулась в пуховик и намотала шарф так, что наружу торчал только нос и глаза. Погода нынче была кусачей. Выскочила наружу, под град снега, но не успела пройти и пару шагов, как сзади вдруг дёрнули за капюшон, да так сильно, что я больно плюхнулась на попу.
— Эй, стерва! — заносчиво раздалось сверху. Это были старые знакомые — тусовщицы Раиса и Катя. Эмоном Раисы была кошка — белая и пушистая, точь в точь меховая шапка, а у Кати — клыкастая тигрица.
— Тебе Старосты было мало? — скалила Катя тигриные клыки. — Теперь за Алека взялась? Губа не дура!
— Походу ты о себе слишком много возомнила, — поддакнула Катя, топорща кошачьи усы. Её белая кошка вся раздулась от негодования. Только этих дур мне не хватало.
Отряхиваясь, я поднялась со снега.
— Алек видимо совсем хватку потерял, раз зарится на лохматое пугало… Может просто не знает, как ты совсем недавно с Павлом лизалась? — насмешливо выдала тигрица.
Скрипнув зубами, я схватила её за воротник модной курточки и с несвойственной мне силой притянула к себе:
— Давай-ка ты язык прикусишь, а? — отчеканила я.
Точно по команде тигрица захлопнула рот, слепые глаза её Эмона расширились. Не такой реакции она ожидала. Я толкнула её в снег, точно отбрасывая от себя блохастое животное, посмотрела на Раису, чья белая кошка испуганно прижала уши.
— Вам что заняться нечем? — Голос у меня дрожал, Лиса угрожающе хлопнула пастью, и хотя Катя и Раиса не могли её видеть — они с лихвой почувствовали. Подскочили, точно ужаленные, и пустились в разные стороны как самые настоящие дворовые кошки.
— Идиотки, — ругнулась я вслед, хотя и без особой злости. Чувств было не больше, чем если бы соседский кот справил нужду у двери моего дома. Досадно, конечно, но что можно взять с глупой зверюги?
Поправив шарф, я двинулась к остановке. А дальше, на автобусе к метро, а там и до дома рукой подать.
***
Нина Валерьевна — хозяйка квартиры, где я до сих пор снимала комнату, встретила меня беспокойным блеянием. Тут даже на Эмона не приходилось смотреть, чтобы понять — коза козой.
— Аустиночка, детка, тут тебе письмо, — блеяла хозяйка, выуживая из кучи счетов белый конверт с моим именем. — Надеюсь не повестка какая, а то помню твоего молодого человека, ну, лохматого того, сразу видно, на роду ему кривая дорожка писана.
— Парня? — не поняла я, забирая письмо.
— Я про того, который с тортиком как-то приходил, как там его… Серёжа …Или… Да, точно, Паша! Что-то с ним было не чисто. Я тебе тогда не говорила, а теперь скажу — взгляд у него волчий! Вроде и доброта
