Управление - Андреас Эшбах

похожее на бесконечно ветвящееся зонтичное соцветие, и произнесла: – Чего я не понимаю, почему вообще до сих пор существует уран. Если преобразование действительно происходит таким образом, то все должно было уже давно преобразоваться, разве нет? Каждое месторождение урана в мире давным-давно взорвалось бы.

Леттке озадаченно посмотрел на нее.

– Чертовски хороший вопрос.

– Кое-что до сих пор так и остается непонятным.

– Значит, продолжаем выяснять, пока не поймем, – заявил Леттке, что, с одной стороны, показалось Хелене довольно бесцеремонным, но, с другой стороны, она все равно не смогла бы сейчас остановиться на полпути и отправиться домой. Ей всю ночь пришлось бы думать об этом.

В какой-то момент Леттке позвонил по телефону, на удивление, связался с кем-то из кухни в такое время и устроил, чтобы им принесли бутерброды и большую бутылку «Фанты». Хелена читала и ела одновременно и была вынуждена признаться себе, что это действо почему-то доставляло ей удовольствие. Несмотря на то, что все являлось абсолютным безумием, в то же время было и захватывающе.

На этот раз именно Леттке нашел ответ на вопрос.

– А что такое изотопы? – внезапно спросил он, когда они уже давно перестали смотреть на часы, а их глаза горели. – Определенные разновидности одного и того же атома, не так ли?

– Да, – ответила Хелена. Чтение освежило в памяти все, что она помнила из уроков физики. – Количество протонов в ядре определяет, что это за атом, но количество нейтронов может варьироваться.

– Ну, значит, теперь я понял. Уран, встречающийся в природе, по большей части состоит из урана-238, а он поглощает нейтроны не распадаясь. Только ядра изотопа урана-235 распадаются так, как показано на вашем изображении.

Хелена прищурилась.

– Ага. В таком случае миллионы лет назад ядра урана-235 распадались до тех пор, пока не осталось достаточного количества нейтронов, чтобы расщепить их еще больше.

– Кстати, именно немецкий физик Отто Ган впервые наблюдал эту реакцию в 1938 году. – Леттке подавил зевок. – Его коллеги из Беркли продолжили этим заниматься. Для бомбы, как они утверждают, нужен уран-235 определенной чистоты и в определенном количестве, его называют critical mass, критической массой. Если будет меньше урана или он недостаточно чист, нейтроны теряются без цепной реакции. Но если есть достаточно чистого урана-235…

Он покачал головой.

– Если они правы, создать такую бомбу вообще-то чертовски легко. Все, что нужно, – две порции, как они называют, докритической массы урана-235. Если их достаточно быстро объединить до сверхкритической массы – предлагается использовать обычные подрывные заряды, – то произойдет БА-БАХ! И они задаются единственным вопросом: действительно ли будет уничтожен только один город, а не существенно больше.

У Хелены по спине пробежала дрожь. Снова момент, когда она не поклялась бы, что все это происходит на самом деле.

– Звучит и правда довольно просто.

– Настоящая проблема, пожалуй, заключается в том, чтобы получить в нужном количестве уран-235 необходимой чистоты, – произнес Леттке, читая. – Здесь они обсуждают различные химические и физические процессы… центрифуги с невероятным числом оборотов… во всяком случае, складывается впечатление, что это довольно трудоемкая часть всего дела.

Леттке положил документ перед собой, сложил руки и сказал:

– Задаюсь вопросом, все ли это правда.

Хелена внимательно посмотрела на него. Неужели и у него возникло чувство, что все это только сон? Нет, он не производил такого впечатления.

– Полагаете из-за того, что это еврейские физики? – спросила она.

Леттке бросил на нее порицающий взгляд.

– Чушь. Вы серьезно считаете, что атомы ведут себя в соответствии с такими категориями? Нет, меня интересует, не является ли все это в действительности просто маневром американцев, дабы навязать нам нечто такое, что перебросило бы все наши производственные мощности на бессмысленный проект. – Он снова поднял бумаги. – Вот, эти процессы, которые они описывают, – растворять уран с помощью дорогих химических веществ, концентрировать его в сверхбыстрых центрифугах и так далее: если мы займемся этим, понадобятся серьезные инвестиции, и еще долгое время будет неизвестно, есть ли в этом действительно толк. Имею в виду, что у американцев тоже есть разведка, и подозреваю, здесь мы столкнулись с чем-то, что должно заставить Германский рейх направить на безнадежный замысел ресурсы, которых потом не хватит в других местах.

– Думаете, своеобразная месть за наш проект «Летучий песок»?

Он кивнул.

– Хорошее сравнение.

Хелена разглядывала стопки бумаги, казавшиеся еще более зловещими, если учесть возможность – это всего лишь часть чьего-то коварного замысла.

– Есть же и немецкие физики, которые занимаются подобными вопросами, верно? – наконец произнесла она. – Отто Ган, например. Можно посмотреть, что думают он и другие на эту тему. Доступ к данным университетов у нас есть, а там могут быть работы, протоколы и так далее, по крайней мере, на немецком.

Леттке зажмурил глаза, помассировал виски и сказал:

– Пора заканчивать. Мне должна была прийти в голову мысль, что у нас в Германии, возможно, уже давно есть подобный проект! И это «Вундерваффе», о котором временами говорят.

– Считаете, наше открытие не настолько значимо, как нам показалось?

– О, я так не думаю. Знание того, что американцы не отстают от нас, очень важно. – Леттке встал, собрал стопки прочитанного и непрочитанного материала и начал убирать обратно в свой запираемый шкаф. – Хватит на сегодня. Продолжим завтра.

* * *

Спал в ту ночь Ойген Леттке плохо, преследуемый множеством прочитанных документов. Его голова кружилась, масса английских слов не давала ему уснуть: нейтроны, расщепление атомных ядер, изотопы, которые подлежали разделению, все заполняющая энергия – и что ему теперь с этим делать, что? Нужно сообщить Адамеку, говорил он себе снова и снова, когда очнулся ото сна в поту, говорил себе, словно боялся, что может забыть, а потом вновь опустился на подушки и размышлял, какую же историю рассказать Адамеку, каким образом он наткнулся на след этих документов. Рассказать правду он не мог, так что следовало что-то придумать, и мысли его оказались бодрее тела и охотно принялись за эту задачу, неустанно вращались по кругу и выдавали бесчисленные варианты, наполовину придуманные, наполовину приснившиеся, а он снова и снова видел себя сидящим в кабинете Адамека и как он признавался ему, что только хотел найти одну женщину, совершенно банально, и Адамек то смеялся над его глупостью, то глубоко возмущался.

Пятница была одним из тех дней поздней осени, когда сильные ветра проносили по улицам Веймара проливные дожди, заставляя людей идти, наклонившись вперед, мужчин придерживать свои шляпы, а женщин – зонтики. Ветер дул именно с той стороны, откуда необъяснимым образом провоцировал жалкие завывания в крыше здания НСА, которые звучали так, словно призраки бесчинствовали в огромном, теперь таком полностью покинутом здании, где отныне только они и удерживали позиции.

В эту беспокойную ночь ему стало ясно одно: если они соберутся наводить справки, что узнали немецкие физики об этих атомах, им ни