Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Грей потребовал объяснений от своего заместителя Мора, который вновь заверил его, что никаких секретных и конфиденциальных материалов не существует. Грей собственноручно написал Мору записку: «Я вам верю!»

Мисс Гэнди, пятьдесят четыре года состоявшая личным секретарем Гувера, упаковала 164 папки в картонные ящики, которые сначала были доставлены в дом Клайда Толсона, а затем перевезены в подвал дома Гувера на Тринадцатой улице.

Оттуда они исчезли.

Мой друг из Лэнгли вновь позвонил мне в Калькутту 21 июня 1972 года. Его имя у всех на слуху. Он прославился тем, что выявлял информаторов в ЦРУ. Он ненавидел советских шпионов и почти в той же мере — соглядатаев из ФБР.

В давние годы существования ОСС он был другом Билла Донована и работал со мной в специальном отделе, который занимался Британией и Израилем. Мы вместе обедали с Кимом Филби, прежде чем этот двойной агент бежал в Москву. И мы поклялись больше никогда не допускать подобную оплошность.

— Они у меня, — сообщил мой друг по закрытому телефонному каналу.

— Все?

— Все, — ответил мой друг. — Спрятаны в условленном месте.

Несколько секунд я молчал. После долгих лет на чужбине я мог вернуться домой, если захочу.

— Это очень интересные материалы, — сказал той ночью мой друг. — Если мы их опубликуем, они полностью перевернут жизнь в Вашингтоне.

— Они перевернут весь мир, — заметил я.

— Надеюсь, мы скоро встретимся.

— Да, — ответил я и аккуратно положил трубку.

Глава 34

Я не вернулся домой ни в 1972, ни в конце 1974 года, когда оставил службу в Управлении.

Я приехал в Штаты четыре дня назад, почти пятьдесят шесть лет после того дня, как покинул страну, вылетев из Майами в Гавану, чтобы встретиться с человеком по имени Эрнест Хемингуэй.

Никто не хочет становиться глубоким стариком и видеть, как друзья один за другим покидают этот мир, но такова была моя судьба. Мне сейчас почти восемьдесят шесть. В молодости в меня попали четыре пули, я пережил две серьезные автокатастрофы и одну авиационную, меня четыре дня и четыре ночи носило по волнам Бенгальского залива, и однажды я провел неделю, бродя по Гималаям в самый разгар зимы. Но я уцелел. По чистой случайности. Большинство событий в нашей жизни происходит по чистой случайности.

Однако десять месяцев назад удача отвернулась от меня.

Я велел своему водителю отвезти меня в Мадрид к врачу, которому регулярно показываюсь дважды в год. В свои шестьдесят два он выглядит стариком и всегда ругает меня за то, что я езжу к нему. «Сколько лет прошло с тех пор, когда даже в Испании можно было вызвать врача на дом?» — обычно шучу я.

Но в этот августовский день нам было не до шуток. Врач назвал мне этот недуг по-медицински и простыми словами объяснил, в чем он заключается.

— Будь вы помоложе, — сказал он с искренней печалью во взгляде, — мы бы попробовали операцию. Но в восемьдесят пять лет...

Я хлопнул его по плечу.

— Хотя бы год вы мне дадите?

Однажды Хемингуэй сказал, что для написания книги ему требуется год.

— Боюсь, мой друг, я не могу обещать вам даже такой срок, — ответил доктор.

— Ну, хотя бы девять месяцев?.. — Вряд ли моей книге будет суждено стать гениальным произведением, таким, как работы Хемингуэя, и я не сомневался, что мне хватит девяти месяцев. Девять месяцев казались мне довольно продолжительным периодом времени.

— Может быть, — ответил врач.

Тем вечером, возвращаясь домой в холмы, я велел шоферу остановиться у универсального магазина, чтобы купить бумагу и лазерный принтер.

В 1961 году, в ту неделю, когда мне стало известно о смерти Хемингуэя, я твердо решил написать о тех нескольких месяцах, которые провел с ним в 1942 году. На прошлой неделе, спустя почти тридцать семь лет после этого обещания, я закончил черновик книги. Я знаю, что в нем следует многое переписать и поправить, но, боюсь, это невозможно. Я никогда не был уж очень дисциплинированным человеком и не намерен меняться на старости лет.

До окончания Второй мировой войны я не читал литературных произведений. Я начал с Гомера и целое десятилетие посвятил изучению Чарльза Диккенса и Достоевского. Первую книгу Хемингуэя я прочел в 1974 году, в ту неделю, когда Никсон ушел в отставку. Это был роман «И восходит солнце».

Я вижу слабости прозы Хемингуэя, которая, как он утверждал, «обладает самосознанием», а также слабости его еще более «самосознающих» философских позиций. Порой — особенно это касается его поздних книг, например, «За рекой, в тени деревьев» — критики справедливо замечают, что стиль Хемингуэя становится пародией на стиль Хемингуэя.

Но как хорош он был в пору своего расцвета! В его творениях чувствуется тот самый гений, о котором он говорил ночью на песчаном склоне холма над маяком Пойнт Рома.

Впервые я услышал живой голос Эрнеста Хемингуэя в его коротких рассказах. Именно там я начал видеть ястреба в мазке голубой краски на фоне неба. Именно в них я мельком уловил блеск... даже не перископа, а оставленной им едва заметной полоски на синих водах Гольфстрима, и сразу ощутил запах двигателей субмарины, запах пота ее экипажа и страха двух мальчишек, ждущих высадки на берег и гибели.

Одним из немногих огорчений, преследовавших меня на протяжении минувших девяти месяцев, было то, что человеку очень трудно выкроить время для чтения, если он пишет по двенадцать часов в сутки. Меня занимал вопрос, как справляются с этим настоящие писатели. Я помню, что Хемингуэй читал в любое время дня и ночи — у бассейна, за едой, на борту «Пилар». Вероятно, все дело в том, что его не так поджимали сроки.

Соединенные Штаты Америки полностью изменились.

Ничто не осталось таким, как я помню.

Разумеется, о США можно узнать все, что хочешь, из газет, журналов, тысяч фильмов на видеокассетах и лазерных дисках, а в последнее время и через Интернет. Тем не менее страна совершенно изменилась.

Я позвонил одному из своих немногих друзей, все еще работавших в Бюро, — молодому человеку, которого обучал на протяжении последнего года своей службы, а ныне высокопоставленному сотруднику конторы — и попросил об одолжении. Он некоторое время колебался, но в конце концов я получил по Федеральной экспресс-почте пакет. Там были паспорт, потертый, со множеством штемпелей и чужой фамилией под моей фотографией; кредитные карты, включая «золотой Америкэн Экспресс»; водительские права; карточка социального страхования и другие предметы, которые встречаются в бумажниках, даже лицензия на рыбную ловлю. Мой друг был не лишен чувства юмора. Но он кое-что знал обо мне и понимал, что мое краткое пребывание в Штатах никому не причинит вреда. Действие рыболовной лицензии истекало примерно в тот же срок, который был отпущен мне самому.

Я въехал в страну через Торонто и из чистого упрямства решил отправиться в Айдахо на автомобиле. Вождение машины было приятным развлечением, и, хотя сам я считаю, что больному восьмидесятипятилетнему старику с одним работающим глазом ни в коем случае нельзя доверять руль, поездка по американскому шоссе федерального значения оказалась для меня чем-то совершенно новым. Оно было гораздо более просторным и пустынным, нежели европейский автобан.

Я приобрел пистолет в Спирфише, штат Южная Дакота.

Там произошла неизбежная заминка, в течение которой продавец выяснял, не числюсь ли я в розыске, но я был не против того, чтобы подождать. Путешествие утомило меня; еще больше сил отняло лекарство, которое я принимал. С другой стороны, без него я не смог бы совершить эту поездку. Лекарство, очень сильное, не было утверждено ни Федеральной фармакологической службой, ни соответствующими органами каких-либо иных стран. Оно убило бы меня, вздумай я принимать его больше месяца, но это меня ничуть не пугало.

Через несколько дней продавец из оружейного магазина позвонил мне в мотель и сказал, что я могу в любое время забирать покупку. Мой паспорт был выписан на имя законопослушного здорового гражданина, за которым не было замечено ни преступлений, ни серьезных умственных расстройств.

Я выбрал девятимиллиметровый «сиг сойер», потому что никогда не имел такого пистолета и не пользовался им в своей практике. По сравнению с длинноствольными пистолетами моей юности он выглядел маленьким, компактным и угловатым. Я уже двадцать лет не носил с собой огнестрельное оружие.

Вчера я приехал в Кетчум. С тех пор, как Хемингуэй в 1959 году купил здесь дом, город значительно разросся, однако по-прежнему сохранял вид шахтерского поселения. Я отыскал на карте ресторан «Кристина», в котором, по утверждению Хемингуэя, за ним следили агенты ФБР и который он пожелал покинуть, не закончив ужин. Неподалеку я снял номер в мотеле и отправился в магазин, торгующий спиртным. Там я купил подарочный набор «Чивас Регал» с двумя бокалами для виски, на которых была выгравирована эмблема производителя.