Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

— Думаю, — сказал Палпатин, — что вы правы. Ваши данные сходятся с данными нашей разведки. Я благодарю вас за информацию…

Повелитель…

…понимаю.

— …А сейчас с вами поговорит лорд Вейдер. Он заведует фактической организацией операции.

Сказав эту несусветную чушь, император уступил кресло перед экраном главнокомандующему имперских вооружённых сил. Лорд Дарт Вейдер, чёрный, блестящий и в плаще, непринуждённым плавным движением занял его место.

— Падме, — сказал он.

В этот момент как будто стронулся мир. Был дан толчок. Рукой удивительно умелой. И очень сильной. На миг император застыл, залюбовавшись учеником. Сила текла через обоих. На этот раз безличный поток, всего лишь течение, передающее информацию. Он ощущал спокойствие Анакина, его полное знание того, что тот делает. Он знал его мысль, даже не вслушиваясь в неё. Он видел, он ощущал, как этот человек, спокойно и властно, направил движение мира туда, куда ему нужно. Одним словом. Тем, что стояло за ним. Ясное решение. Полная ответственность за то, что совершает.

— Падме, — сказал главнокомандующий имперских вооружённых сил Дарт Вейдер так, будто естественней ничего не было на свете. — Нам нужна твоя помощь. Именно твоя.

Слушай.

…и просто разговор

— А теперь разложим всё по полочкам. Что тебя вдруг осенило? — спросил Палпатин Вейдера после закончившегося сеанса связи.

Главком, который вновь снял маску, глубоко задумавшись, сидел перед пустой заставкой машины.

— Не одобряешь? — спросил он.

— Одобряю. И более чем. Комбинация действенна. Бейл сейчас ушёл от своей влюблённости очень далеко. Но шок сыграет своё дело. Пусть не любовь, но память. Он сентиментален, как все слабые люди. А тут женщина, которая по своему наполнению является твоей бывшей женой. Он не поверит, но почувствует — и это ещё больше собьёт его с толка. Надеюсь. Да и она поможет. Она обуреваема виной и любовью. Свести и столкнуть их вместе — мысль неплохая. Их не просто заклинит. Они такую бурю поднимут. Станут фактором дисбаланса. Только…

— Что?

— Ты.

— Что — я?

— На тебя это не похоже. Использовать свою жену, пусть даже фактически…

— Значит, не похоже? — спросил главком. — Вам откуда знать?

— Действительно, откуда.

— Я скажу. Этот выродок Скайуокер, к сожалению, умер не на Мустафаре. Он окончательно сдох только три месяца назад. Когда вы сошли с ума, мой император.

— Я почаще буду сходить с ума, — любезно отозвался Палпатин. — А вообще-то, затянувшийся инфантилизм — это страшно.

— И не говорите, — раздалось из кресла. — Всё же Вейдер — не имя, сущность. Вся эта глупость моего сына относительно спящего во мне другого могла в какой-то момент оказаться реальностью.

— А сейчас?

— Надеюсь, я излечился.

— Честный ответ, — кивнул император. — Принимаю. Тоже надеюсь. Но буду действовать так, как будто в тебе все ещё есть зараза. И тебе рекомендую.

— Я сам рекомендую себе.

Император улыбнулся. Сейчас он видел перед собой человека хладнокровного и жёсткого. Скорей, даже жестокого. Серые ледяные глаза. Голос. Расчётливые рассудочные интонации.

Надеюсь, это продлится достаточно долго.

— Насчёт жены и Бейла, — сказал Вейдер. — Если их замкнёт друг на друге, то это создаст маленькую бурьку в стакане с Силой. Что нам и нужно.

— Нам вообще нужно как можно дольше отвлекать от себя внимание.

— Вот и я о том же, мой повелитель.

Они переглянулись.

— Что же, — сказал Палпатин, — вот и настал момент, когда ученики проверяются на прочность.

— Управление — четвёрке?

— Да. Для этого и готовили. Риск оправдан.

— Никакого риска.

— Ты так уверен?

— А вы можете быть не уверены в своих учениках?

Император поднял руки:

— Сдаюсь, — опустил. Стал серьёзен. — Что ж. Риск, тем не менее, оправдан. Оправдан именно потому, что я в них уверен. Теперь подведём итог. А потом… потом передоверим результаты и цель ученикам. А сами… — он вгляделся в ученика. — Но, Вейдер, я должен быть уверен, что тебя опять не замкнёт…

— Не замкнёт, — рассеяно ответил главнокомандующий. — Я увидел её… и сразу подумал…

— О любви?

— О любви, — усмехнулся главком. — О любви…

Он смотрел на пустой монитор.

О любви

Я вспоминаю. Я честен перед собой, когда хочу вспомнить. Хотите знать, что произошло на Мустафаре? Почему я убил свою жену. Да, убил. Не надо смягчать выражений. Убил. Именно это сообщил мне мой учитель, когда я очнулся. Не сразу, когда было нужно. Когда я смог воспринять. Когда это помогло мне выжить.

Она мертва, ты убил её. А я прохрипел: нет. Я был ранен, мне было плохо, мне так нужно было тепло. Не поддержка. Минута слабости, долгие месяцы боли. Нет, — сказал я тогда. Нет. А потом хлынула ярость. На его улыбку, на его насмешку в глазах. Эта ярость выдернула меня из смерти. В конечном счёте. Не позволила умереть. Знал ли он, что ненавистью вытаскивая меня из небытия, создаёт очаг напряжения, который сможет разрастись и убить? Конечно, знал. Но знал и то, что это единственный выход. Жалостью к самому себе и желанием тепла я убью себя точно. С тем, что со мной случилось, мне надо было сражаться одному. Иначе б не помог и император. А я чуть было не начал ныть о Падме. На самом деле — о себе. О своей жизни. О потере. Потере всего, с приобретением увечья, которое было неоспоримым фактом существования. От которого с больничной кровати не убежать. И боль, которая стала фоном жизни. Даже во сне. А он бросил мне — правду. И ухмыльнулся. «Ты убил свою жену, мальчик. Сам. Не знаю, насколько рассудочно — но сам. И даже это сознавая. Не скрывайся теперь сам от себя. И от того, что ты сделал».

Это подействовало — тогда. А сейчас (не знаю, как раньше, там бездна, и пока я не собираюсь в неё смотреть) стало столь просто. Столь обыденно. Столь элементарно, что я не могу понять — что же било и болело во мне все эти годы? Глубоко, внутри, но тем не менее неискоренимо? То, что в итоге дало слабину на сыне.

Ведь всё очень просто.

Да, я убил свою жену. Сейчас я вам расскажу об этом.

Представьте любовь. Очень сильную. Влюблённость. Страсть. Именно потому не скажу: наивную. Страсть жестока, эгоистична, сильна. Она требует всего — и ещё немного. Она берёт — и уходит. Так и было, если бы в дело не вмешивалась любовь. Влюблённость. Романтический флёр на глазах. Особенно юных. Ведь вам же рассказывали про любовь до гроба? Правда? Ведь писали же поэты стихи, ведь сочиняли же песни. А фильмы, романы… Не могут же все миллиарды миллиардов когда-либо живших в этой галактике — врать. Она есть, эта великая любовь. Или невеликая — но просто настоящая. Та, сильная, когда мир весь — в лице единственного человека. Любовь до гроба…

Да. Именно так. Гроб своей любви я обеспечил.

Послушайте. Любовь действительно существует. Я вам расскажу о ней.

Всё началось с мальчишеского восхищения на Татуине. Там была сказка, и юная королева стала одним из её элементов. Рыцарь, гонки, помощь… герои давних легенд. Впервые в жизни возникшая возможность вырваться и убежать. И на фоне всего — действительно прекрасное лицо, которое огненными лепестками легло на воображение мальчишки.

Потом — Храм. Строгий контроль чувств. Строгий контроль за мной лично. Тщательно скрываемые, нет, даже обрезаемые личные привязки. Тоска. И вдруг — неожиданная встреча. Я просто не успел взять себя в руки. Подготовиться. А возможно, не хотел. Упал в яму. Увидел — упал. То молчал. То нёс бред. Выглядел идиотом перед ней. Потом замкнулся. Потом сказал всё, что думал. И мне было совершенно безразлично. Меня нёс ток… поток… почти лава. Только в ней не было больно. Или мне была нужна эта боль. Та, которая огонь жизни, вырывающей её из трясины. Из отупения чувств.

Земля будто качнулась под ногами. Лицо из прошлого, связанное с матерью, с моей собственной вольной и героической жизнью. Короткой полнотой бытия между Орденом и рабством. В тот момент я взглянул и понял: она мне нужна. Всё остальное не важно. Она тоже была задета мной, но не так серьёзно. Это потом она загорелась — от меня. Я её зажёг и не пожелал гасить пламя. Я сам. Потому это было — моё. Нужное мне. Очень.

Она не понимала, что такое нужда. Она родилась и выросла в мире, где не накладывался лимит ни на вещи, ни на связи, ни на чувства. И потому повела себя глупо. С моей точки зрения. С точки зрения голодающего, который не понимает, почему этот изысканный придурок, который вроде тоже хочет есть, шевеля губами, долго и вдумчиво изучает это грёбаное меню. Вместо того чтобы заказать всего много и сразу. И есть, есть…

У неё была иллюзия, что время бесконечно. Можно обманывать себя. Флиртовать. Можно делать вид, что есть не хочешь. Продлевать ощущение сосущего чувства под ложечкой, которые ни разу не терпевшие нужду принимают за голод. Чтобы обед показался ещё восхитительней.