Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина

— Если Вы говорите о нужности, — негромко обратилась она к Гению, — то Макс прав. Просто поверьте: детям нужно увидеть нас, а нам — их.

Я благоразумно позволил Гению самому принять во внимание вердикт, оглашенный признанным им экспертом. У бывшего же хранителя выдержку уже давно заменила луженая глотка и склочные манеры.

— Татьяна, не пущу! — сорвался он на крик, припечатывая каждое слово ударом кулака по столу. — Он сам не знает, куда вас занесет! Он и сына нашего не знает! Он вообще ничего не знает — ни о земле, ни о том, как себя там вести!

Вздохнув, Татьяна закатила глаза к потолку.

Карающий меч сдавленно фыркнул, не успев стереть с лица гримасу злорадства.

Я поморщился от столь откровенной неблагодарности объекта необъяснимой слабости Гения.

Он же вдруг расхохотался.

— Я не стану утверждать, что знаю землю, — проговорил он наконец, стерев согнутым пальцем слезу с уголка глаза. — Я допускаю, что она изменилась с тех пор, как … на меня наложили определенные ограничения. И все же … — Он повернул голову к окну и глянул куда-то вдаль с мечтательным выражением, медленно проступающим у него на лице, — … сохранилось главное: полная непредсказуемость и способность обтесать и вписать любой внедрённый объект.

Он покачал головой, усмехаясь каким-то своим невысказанный мыслям, легко соскочил с подоконника и направился к Татьяне.

— Приступим? — протянул он ей согнутую в локте руку. — Представьте себе место встречи.

Бывший хранитель находился намного ближе к ним, чем я — и все же я опередил его, ухватив Гения за другую руку буквально за секунду до того, как картина вокруг меня радикально изменилась.

Наше нелегальное посещение земли пошло не так с самой первой минуты.

Для начала у меня возникли вполне обоснованные сомнения в точности нашего попадания в нечетко, к сожалению, обозначенный Гением пункт назначения. Он же сам говорил мне о зависимости успеха в достижении цели от строгости ее формулировки — а мышление Татьяны слишком долго находилось под пагубным влиянием абсолютного хаоса, царящего в сознании ее бывшего хранителя.

По все видимости, Гений проникся всей серьезностью ситуации на земле намного глубже, чем мне сразу показалось.

По крайней мере, мы определенно оказались на ней. И даже, с высокой долей вероятности, неподалеку от дачи Татьяниной и Марининой подруги.

Я бывал там не один раз, но тыльная сторона дома и, особенно, территория позади него меня никогда не интересовали.

Поэтому мне было трудно сказать, всегда ли находился на самом ее краю высокий — в человеческий рост — и чрезвычайно колючий кустарник, в самую гущу которого мы и перенеслись.

По правде говоря, в тот момент мне было трудно сказать что бы то ни было. Даже у Татьяны и ее бывшего хранителя хватило ума инвертироваться перед телепортацией, и я не мог видеть, как сотни шипов впились мне в тело — но от ощущений телепортация никогда не избавляла. Пронзительная физическая боль перехватила мне дыхание, а дурманящий аромат, нахлынувший от инвертированного Гения, сковал язык.

— С годами мудрость не приходит, — донесся до меня очередной пьянящей волной раздосадованный мысленный голос Гения, — с годами портится лишь нрав … Опять, что ли, все с начала? — закончил он неожиданным вопросом.

Интеллектуальное восприятие мира всегда преобладало в моем сознании над материальным, и присутствие величайшего ума немедленно сыграло роль анастезии — перед лицом новой шарады примитивный физический дискомфорт начал отступать.

Только начал. Через несколько мгновений упоительного облегчения боль вернулась, сделалась острее во всех смыслах и запульсировала даже там, где прежде не ощущалась. Как не трудно догадаться, позаботился об этом единственный, стопроцентный, закоснелый до самой своей сути, светлый среди нас. До которого наконец — после долгих и мучительных умопостроений — дошло, где он оказался.

Следующий вывод — о причинах его затруднительного положения — не потребовал от классического представителя правящего течения ни времени, ни усилий.

Судя по резко возросшей интенсивности болезненных уколов в одну сторону моего тела, его просто затрясло в типично светлой истерике. Выражаемой вслух.

— Вот я знал! — почти завизжал он, заикаясь и захлебываясь. — Татьяна не могла ошибиться — она эту дачу даже лучше меня знает! А если бы я ее мысленный образ своим не подкрепил? Куда бы ты нас занес?

— Отстань! — ответила ему Татьяна полузадушенным голосом, но тоже вслух. — Я специально сад себе представила, чтобы осмотреться сначала.

— А в малинник нас кто забросил? — еще громче заорал не подверженный греху сомнения апологет светлой доктрины, которая тут же подсказала ему единственно правильный ответ. — Твоя работа, Макс? И даже не пытайся отнекиваться! Вот чего ты прицепился? Еще и в последний момент! Специально — чтобы с пути нас сбить?

Ответ на эту вообще переходящую все границы инсинуацию пришел с совершенно неожиданной стороны.

Глава 10.21

Колючий кустарник располагался, как выяснилось, на самом краю территории нашего пункта назначения. Прямо за ним стоял забор из металлической сетки. С обратной стороны которого вдруг послышалось глухое рычание, а потом яростный лай.

Инвертации не избавляла от ощущений не только ангелов. На земле она, как и невидимость, надежно блокировала зрение людей — но не нюх животных.

Я никогда не понимал земного пристрастия к домашним питомцам. У меня они не вызывали ничего, кроме раздражения: в отличие от человеческого окружения моих объектов, воздействовать на них, чтобы завоевать доверие их хозяев, было бесполезно, а вот задачу ускользнуть от своры карающего меча они мне не раз на земле усложняли.

— Упрямство этого творения, — прервал мои размышления короткий смешок Гения, — почти достойно восхищения … Догоняйте! — тут же добавил он совершенно иным, собранным и отрывистым тоном. — Из инвертации перейти в невидимость.

Судя по резкому приступу ничем не смягченной колющей боли, обратился он не только ко мне и удалялся не один — бывший хранитель явно бросился вслед, не разбирая дороги. Я выбрался из зарослей определенно с меньшими потерями.

Обогнув дом, мы остановились у двери на террасу. Которая распахнулась, как только Татьяна постучала — по всей видимости, впервые на моей долгой памяти земное животное сослужило хорошую службу ангелам, выступив глашатаем нашего появления.

Увидев в открытой двери дома сына Татьяниной и Марининой подруги, я окончательно поверил рассказу опекуна моей дочери, переданному через карающий меч.

— Вы, что ли? — бросил он совершенно спокойно, водя глазами из стороны в сторону. — Проходите сразу в комнату, здесь не показывайтесь — все просматривается.

Я перешел в видимость не сразу. Я просто забыл о ней. Я забыл о том, что нужно поздороваться и представить Гения — элементарных правилах вежливости, неизменно присущих представителям нашего течения. Я даже забыл о никогда прежде не изменяющей мне осторожности, требующей немедленно ознакомиться с расстановкой сил в пункте нашего назначения.

Я увидел Дару. Сидящую прямо напротив двери в комнату — так, чтобы мой взгляд не метался по сторонам в ее поисках.

Она, разумеется, также без труда различила прибывших невидимок, обратив сияющее ее самой светлой улыбкой лицо только к одному из них. Затем она тут же вскочила, бросилась — все также безошибочно — прямо ко мне, нашла наощупь мою шею и крепко обхватила ее обеими руками.

— Вы смогли, вы смогли! — послышалось возле моего уха негромкое, но ликующее восклицание.

Я не успел добродушно попенять ей на сомнения в моих способностях — справа от меня раздалось сдержанное покашливание.

Глянув туда, я увидел Гения — уже в видимости и с легким нетерпением во взоре.

Мгновенно придя в себя, я отстранил Дару — а вместе с ней и совершенно неуместную демонстрацию эмоций на публике — и повернулся, чтобы представить его наконец моей дочери. Первой — в конце концов, будучи наследницей нашего течения, она имела эксклюзивное право на отдельное место в памяти самого яркого его представителя.