Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

— Они — прямиком из Нанкина. На одном снимке видна знаменитая городская башня, на другой — храм богов-покровителей. Здесь — множество деталей, по которым нельзя не узнать древнюю столицу. Взгляните на последний снимок.

Чарльз так и поступил.

На фотографии был изображен мужчина с руками, отсеченными по локоть, а на коленях у него лежала газета, на которой была отчетливо видна дата семидневной давности.

— Благодарю вас, — сказал Чарльз. — Вы хотите…

— Денег? — вновь перебил его торговец и рассмеялся.

— Что тут может быть смешного?

— Разговор о деньгах не просто смешон, а оскорбителен, когда речь идет о том, что изображено на снимках и что происходит с нашим народом.

Любовница Мао Цзэдуна оттолкнула фотографии в сторону и почувствовала, как в груди закипает холодная ярость. На мгновенье ей захотелось позвать сестру-близняшку, но тут она вспомнила предостережение матери: «Отныне твои единственные союзники — это Трое Избранных и Резчик».

Цзян вызвала Резчика и Конфуцианца. И тот и другой в ужасе выдохнули, взглянув на снимки. Затем Конфуцианец встал и разразился поучительной тирадой — одной из тех, которые так раздражали ее мать, а теперь — ее саму.

— Я свяжусь с конфуцианцами, которые находятся возле дочерей Суна, — под конец заявил он.

— Ты говорил, что уже сделал это, когда до нас дошли слухи о том, что происходит в Нанкине, — проговорила Цзян и, буравя Конфуцианца ледяным взглядом, спросила: — Выходит, ты ничего не делал?

«Мне не подобает получать приказы от шлюхи, — думал Конфуцианец. — Еще не настал подходящий момент, чтобы вернуть власть конфуцианцам».

— Тогда это были всего лишь слухи, — с улыбкой сказал он. — Теперь у нас есть доказательства.

Чарльз не имел возможности напечатать полученные фотографии в шанхайских газетах, поскольку каждую публикацию должен был завизировать японский цензор. Но у него имелось множество друзей и коллег по бизнесу во Франции, Англии и Америке. Каждый из них получил копии фотографий с запиской от Чарльза, где он удостоверял подлинность снимков и убедительно просил опубликовать их как можно большими тиражами.

Конфуцианец терпеливо дожидался возвращения домой младшей дочери Суна — Той, Которая Любит Китай. Фотографии находились в переднем кармане его толстовки. Было довольно поздно. Уже наступил комендантский час, а у Конфуцианца не было ни малейшего желания попасть в лапы японского патруля. И вдруг из-за угла выехал неприметный автомобиль, остановился, и из него вышла молодая женщина. Повернувшись к машине, она протянула водителю купюру в один юань.

Конфуцианец шагнул на дорогу в тот самый момент, когда автомобиль вновь скрылся за углом.

— Мадам Сунь, — произнес он.

— Опять вы? — мгновенно насторожилась женщина.

— Я не желаю вам ничего плохого. Я всего лишь конфуцианский ученый и хочу показать вам нечто очень важное.

После недолгих уговоров Конфуцианец уже сидел за инкрустированным лакированным столом, разложив фотографии пред дочерью Суна.

Женщина с ужасом выдохнула и взяла в руки один из снимков. На ее глазах выступили слезы.

— Значит, все это правда?

— Боюсь, что да.

— Зачем вы показываете мне все эти ужасы?

— Вы дочь Суна. Ваши сестры влиятельные женщины. Я хочу, чтобы вы поговорили с ними и образумили их.

Лишь немногие газеты на Западе решились напечатать фотографии из Нанкина, старательно заретушировав все самое страшное, что могло бы оскорбить чувства читателя, и сопроводив их примечанием, в котором говорилось, что подлинность снимков под вопросом, поскольку «эти люди склонны к преувеличениям». Ту же самую формулу западная пресса использует четырьмя годами позже, когда мир содрогнется от страданий другой группы «людей, склонных к преувеличениям».

Наконец-то Максимилиан дождался безлунной ночи. Убийцы заняли отведенные им позиции, Лоа Вэй Фэнь с камнем в руке стоял возле резервуара с маслом.

За несколько дней до этого убийцы, в точном соответствии с инструкциями Максимилиана, продели в железные кольца на трех шестах самые прочные шелковые веревки, которые только сумели раздобыть.

Теперь Максимилиан ждал, когда раздастся смеющийся голос. И как только он зазвучал, юноша пристегнул последний карабин парашютных ремней к шелковой веревке и ухватился рукой за прочный шнур. Второй рукой он прижимал к груди ребенка Цзяо Мин.

Максимилиан подал знак готовности, и убийцы принялись шуметь. Они колотили палками по железным крышкам от мусорных баков, кускам жести и любым другим предметам, способным издавать грохот — достаточно громкий, чтобы сюда сбежались японские патрули со всего города. Максимилиан ходил этим маршрутом в течение нескольких ночей, засекая время и считая шаги. Десяти минут, чтобы добраться сюда, японским солдатам явно не хватит, а вот двадцати будет вполне достаточно. Это как нельзя лучше отвечало его планам.

Максимилиан начал считать.

Досчитав до пятисот, он услышал крики и выстрелы, но счет не прекратил. Ему было нужно, чтобы здесь собралось как можно больше японцев. Если их будет мало, им могут просто не поверить.

Дойдя до шестисот пятидесяти, Максимилиан увидел вспышки, вырывающиеся из дул винтовок, а досчитав до семисот, услышал грохот движущихся танков.

Он продолжал считать. На счет семьсот восемьдесят он увидел, как самый молодой из убийц, получив пулю в лоб, впечатался спиной в каменную стену. На девятьсот он выкрикнул команду Лоа Вэй Фэню, впервые отдав приказ всесильному Убийце.

Сильным ударом камня Лоа Вэй Фэнь выпустил масло из резервуара.

— Давайте! — крикнул Максимилиан на счет в тысячу сто.

И тут оставшиеся в живых члены Гильдии убийц подожгли фосфорные факелы и бросили их в заполнившийся маслом огромный треугольный канал, тянувшийся под поверхностью улиц.

Несколько мгновений ничего не происходило, а затем к небу на тридцать футов в высоту взмыло пламя, превратив ночь в день.

Оторопевшие японцы побросали оружие и в изумлении таращились на огненную стену. Затем они подняли глаза кверху и над языками пламени увидели висящую в воздухе фигуру белого мужчины с рыжими волосами, прижимающего к груди младенца.

— Это территория Бога! — прокричал он на превосходном японском. — Огонь помечает божественное убежище! Отступитесь от того, что принадлежит Богу!

Когда японцы видели проявление божественной воли, они сразу признавали его. И вот теперь, пока они неподвижно, словно статуи, стояли, освещенные языками пламени, их шкуры и морды ящеров Комодо постепенно превратились в кожу и лица обычных людей. Так родилось убежище размером в две с половиной квадратные мили, спасшее жизнь более чем четыремстам тысячам китайцев.