Последний парад - Владимир Карпович Железников

костяшками пальцев по столу, чтобы всех утихомирить. — Вни-ма-ние!.. Слушайте! — Голос Маргариты Ивановны звенел необыкновенно радостно: — Сейчас нам Лена Бессольцева расскажет потрясающую новость.

— Какую новость? — не поняла Ленка.

— Так ты ничего не знаешь? — удивилась Маргарита Ивановна. — Разве тебе дедушка ничего не сказал? Быть не может!.. Ну хорошо! Тогда я вам все скажу сама. — Она прошлась между рядами, вернулась к учительскому столу. — Ребята! Я только что узнала, что всем нам хорошо известный Николай Николаевич Бессольцев, дедушка Лены, подарил городу свой дом и коллекцию картин, которую собирали многие поколения Бессольцевых и которая принадлежит кисти их предка, художника, жившего в девятнадцатом веке!.. Теперь у нас тоже будет городской музей!

— Музей?! — Ленка была потрясена.

— А сколько ему заплатили? — с любопытством спросил Валька.

— Я же объяснила — он это все подарил! — вновь радостно сказала Маргарита Ивановна.

— Даром? Все-все даром?..

— Конечно, — ответила Маргарита Ивановна. — Понимаете, какое это прекрасное начало для большого и благородного дела.

Валька растерялся. Смысл жизни терял для него основу. Он хотел заработать много-много денег, он считал это самым большим счастьем, потому что на деньги он купил бы себе автомашину, цветной телевизор, моторную лодку и зажил бы в собственное удовольствие. И вдруг «кто-то», по доброй воле, отказывался от всех своих богатств. От дома, который стоит тысячи. От картин, которые, говорят, стоят «мильен».

И весь класс ахнул. Ребята, конечно, не понимали истинного значения картин, которые Николай Николаевич отдал городу, но знаменитый дом на холме они знали с самого детства. Он, хотя и был для них сказочным дворцом, про который они знали столько замечательных историй, существовал для них реально. И то, что теперь дом Бессольцевых принадлежит городу, произвело на них ошеломляющее впечатление. Они с восторгом и с большим удивлением смотрели на Ленку, как на человека, имеющего отношение к чему-то им непонятному, но чудесному.

В классе было так тихо, так бесконечно тихо, что нерешительный стук в дверь прозвучал особенно отчетливо.

— Да-да, войдите! — сказала Маргарита Ивановна.

Дверь приоткрылась, и в проеме появилась фигура Николая Николаевича. В руке он держал что-то завернутое в полотенце. И весь класс, повинуясь какому-то новому, непонятному чувству, неслышно встал перед Николаем Николаевичем.

— Извините, — сказал он. — Я вынужден прервать вас… Лена, мы опаздываем на катер.

— Товарищ Бессольцев… Николай Николаевич! — Маргарита Ивановна схватила его за руку и втащила в класс. — Это вы?! Входите, пожалуйста.

— Мы уходим, уходим… — сказал Николай Николаевич. — Мы не будем вам мешать.

— Позвольте передать вам… — Маргарита Ивановна разволновалась, — наше восхищение… Вы такой человек! Такой человек!.. Я впервые в жизни встретила такого замечательного человека. Спасибо вам! Честное слово, я сейчас разревусь…

— Извините, — Николай Николаевич был крайне смущен.

«Значит, они уже все узнали, — подумал Николай Николаевич. — Значит, кто-то на хвосте уже разнес эту новость по всему городу». Ему стало радостно и грустно одновременно: ему так хотелось сообщить об этом Ленке самому.

Дело в том, что когда Николай Николаевич отдавал свое заявление по поводу дома и картин в райисполкоме, то там оказалась его старая знакомая, директор местной музыкальной школы. И она краем уха услышала, о чем он говорил, дождалась его в коридоре, подлетела к нему и спросила подчеркнуто вежливо и немного витиевато:

— Николай Николаевич, быть может, вы будете столь любезны, что разрешите не делать из вашего заявления тайны?..

Он кивнул, что вроде бы разрешает, потому что увидел, что она очень взволнована, и обрадовался этому. Однако в следующий момент подумал, что лучше ей этого не разрешать, но ее уже не было в коридоре, в одно мгновение она куда-то исчезла.

— Дедушка, ты из-за меня?! — спросила Ленка. — Все картины?! Как же ты будешь жить без них?..

— Не только из-за тебя, хотя и ты сыграла в этом не последнюю роль, — громко и свободно ответил Николай Николаевич. Он сделал непривычно широкий жест рукой и стал вдруг раскованным, легким, праздничным, красивым. — Это давнишняя моя мечта. Вчера она снова посетила меня. И вот…

Николай Николаевич замолчал и долго-долго молчал, так долго, что успел рассмотреть более пристально, чем всегда, лица ребят, которые сидели перед ним и с которыми у него были такие сложные отношения.

Но разве все это имело значение, когда он вышел на такой ясный и простой путь?

Николай Николаевич улыбнулся — нет, не им, а себе, своим мыслям, своей адской жизненной силе, которая билась у него в груди.

Он смотрел на их лица, стараясь заглянуть в глаза, и увидел, что во многих из них бьется пытливая мысль, а у некоторых безразличие, а у иных даже злость и непонимание. Но ведь есть такие, у которых бьется, бьется и пробивается пытливая мысль, и это будет всегда! И вдруг, мгновенно осененный, вдруг понявший, что это необходимо сделать, он поднял над головой картину, по-прежнему завернутую в полотенце, вышитое крестом, и сказал:

— Эта картина мне очень дорога. Тут изображена наша старинная согражданка. — Николай Николаевич строго посмотрел на Маргариту Ивановну. — Она была вашей предшественницей, учительницей русской словесности здесь, в городке… сто лет тому назад. — Он улыбнулся: — Не думайте, что это было так уж давно… Она всего лишь моя бабушка… — И добавил просто и тихо: — Эту картину я дарю вашей школе…

— Дедушка! — сказала Ленка в страхе и в немом преклонении перед поступком Николая Николаевича. — Де-душ-ка!

Нет, даже она не могла понять в эту секунду величие своего деда Николая Николаевича Бессольцева.

— Идем! — Николай Николаевич крепко взял Ленку за руку. — Катер нас ждать не будет, хотя, может быть, мы с тобой и стали знаменитыми людьми.

— Я вас провожу, — вдруг объявила Маргарита Ивановна.

— Что вы, — возразил Николай Николаевич, — это лишнее.

Маргарита Ивановна смутилась и покраснела:

— Заодно провожу и мужа… Он у меня этим же катером уезжает.

И они все трое вышли из класса.

В последний раз мелькнула Ленкина стриженая голова, в последний раз Николай Николаевич сверкнул своими большими заплатками на рукавах пальто, и они исчезли, сопровождаемые полным безмолвием.

— На каких людей мы руку подняли! — нарушил тишину Васильев и тяжело вздохнул: — Э-э-эх!

— Все из-за Сомова! — Лохматый подлетел к Димке, крепко сжав кулаки.

— У-у-у, — понеслось со всех сторон, — Со-мо-о-ов!

Одни из них забыли, что они сами тоже гоняли Ленку.

Другие забыли, что жили, как будто вся эта история их не касается. Третьи, что хотели заступиться за Ленку, да не успели… Каждый, конечно, чувствовал какую-то неловкость перед самим собой, перед другими, но в этом трудно признаваться, и все они дружно и единогласно