Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппиньянези

Услышав звук кубика льда, упавшего в стакан, я поднял голову. Мои глаза не сразу привыкли к царившей в комнате полутьме. Я увидел большие черные иероглифы, нанесенные на белую ширму, за которой стояла кровать. За ширмой кто-то шевелился, и вскоре я увидел Кейко. Она была одета в белый шелковый халат с рисунком, изображавшим черные бамбуковые листья.

– Здесь слишком высокая влажность, – промолвила она. – Я долго не могла уснуть.

Кейко прикурила, держа сигарету в изящных пальцах с накрашенными красным лаком и похожими на маленькие факелы ногтями. Пламя спички осветило ее прекрасное бледное лицо с глубокими тенями под глазами и иссиня-черные волосы. Халат Кейко был распахнут, и я видел капельки испарины, поблескивавшие на ее теле, словно роса. Она была поразительно прекрасна сегодня. Спичка догорела, и Кейко, которую я только что описал в своем произведении, снова погрузилась в предрассветную полутьму, словно богиня солнца Аматерасу, удалившаяся в пещеру на острове Исе.

– Простите, если я ночью мешала вам работать.

– Вы совершенно не мешали мне. Вы вели себя очень тихо.

– Как вор?

– Посмотрим, какой вы вор, когда рассветет.

Черные грозовые облака затянули все небо. О присутствии Кейко в комнате свидетельствовали лишь блуждающий огонек сигареты и стук льда о дно стакана с виски. Я молча ждал, когда появится солнце.

ГЛАВА 8

ИКИГАМИ – ЖИВАЯ БОГИНЯ

Я вновь возвращаюсь к июньским событиям. На следующий день после нашей случайной встречи в баре мы с Кейко проснулись в одной постели в особняке графа Ито. В смежной комнате уже был подан английский завтрак на двоих. Меня смутило то, что некто невидимый с таким усердием заботится о нас. Кейко завтракала с большим аппетитом.

– Хидеки, слуга сенатора Ито, – заверила она меня, – умеет держать язык за зубами.

– Однако сенатор Ито, несомненно, узнает о нашем свидании.

– Он уже все знает, – весело заметила Кейко, наливая мне чай в чашку из мейсенского фарфора.

Большую часть стола, за которым мы завтракали, занимала ваза с двумя дюжинами черных тюльпанов. В надписи, выгравированной на прикрепленной к цветам открытке, говорилось, что букет предназначался для «икигами». Эти довольно мрачные тюльпаны, должно быть, кто-то прислал Кейко, но то, что в открытке она была названа «икигами», живой богиней, казалось мне странным. Так обычно называют шаманку, обладающую выдающимися магическими способностями. Я решил, что этими цветами сенатор Ито Кацусиге поздравил Кейко с успешным выполнением его задания, которое заключалось в том, чтобы заманить меня в ловушку.

– У вас нет аппетита? – спросила Кейко, протягивая мне тост, намазанный земляничным джемом.

Я чувствовал, что за мной, как за заключенным, пристально наблюдают.

– О чем вы пишете? – спросила Кейко. – Мне хотелось бы знать, зачем вам понадобились мои фарфоровые фигурки.

– Как и большинство писателей, я очень неохотно говорю о незаконченных произведениях.

– Я требую, чтобы на сей раз вы изменили своему правилу.

– Я пишу историю любви, у которой не может быть счастливого конца.

– Историю нашей любви?

– В некотором смысле. Это история идеальной любви.

– В таком случае это не наша история.

– Как вы думаете, чем должна закончиться история идеальной любви?

– Смертью. Чем же еще?

– Я завидую вашему мужу, барону Омиёке. Он умер прекрасной смертью. Я вспоминаю о цветках вишни, вышитых на вашем свадебном наряде. После смерти он занял на нем достойЕюе место.

– То, что происходит после смерти, не в счет. Он мертв, и этим все сказано, – промолвила Кейко, но выражение ее лица свидетельствовало о том, что она не относится к своим словам всерьез.

– Разве вас не приводила в восхищение мысль о том, что вы занимаетесь любовью с человеком, который принял приглашение императора умереть?

Кейко улыбнулась, но ее лицо при этом походило на наки-цо, древнюю маску театра Но, изображавшую плачущую женщину.

– О да, это было в высшей степени соблазнительно. Но, видите ли, я не любила барона Омиёке.

– Вы испытывали искушение последовать за ним и тоже умереть?

Кейко открыла пудреницу и взглянула на себя в его зеркальце. – Теперь я начинаю понимать, зачем вы хотите получить мои фигурки.

– Вы правы. Каждая деталь имеет свое законное место в жизни, и в художественной литературе каждая, даже самая незначительная и тривиальная подробность должна иметь теоретическое обоснование. Повседневной жизнью правят различного рода представления и верования. Я могу явственно представить выражение вашего лица и чувства, которые вы испытали, когда узнали о гибели барона Омиёке. Вы разглядывали эти невинные безделушки, эти маленькие фарфоровые сувениры, и ощущали, как крепко они привязывают вас к жизни. Глубочайшее ощущение реальности было столь же мощным и столь же хрупким, как и намерение барона Омиёке умереть. Эти неодушевленные статуэтки ничего не значат для вас и одновременно заключают в себе глубочайший смысл, они эзотерически связаны с гибелью пилота, с его объятым пламенем самолетом. В них заключена сама судьба.

– Какая нелепость! Вы, конечно, можете использовать мои статуэтки в своих целях. Вы все равно сделали бы это, даже если бы я вам запретила брать их. Вы, писатели, эксплуатируете действительность. От вашего прикосновения всякая реальность съеживается и превращается в художественный вымысел.

– Предположим, я сказал бы вам, что пишу рассказ о мятеже нинироку.

– Что?! Опять? – Кейко рассмеялась. – Вы придаете слишком большое значение событиям, произошедшим 26 февраля 1936 года. Может быть, вы уже забыли, какой пасквиль написали о сенаторе Ито? В нем вы изобразили мятежников нинироку как бедных дезинформированных глупцов, обманутых агентами высшего командования армии и поднявших восстание, которое было обречено на неудачу.

– Или на успех, если бы император поддержал мятежников. В этом случае Японию ждало бы возрождение.

– О каком успехе может идти речь? Очевидно, вы сами не понимаете смысл того, о чем написали в своем рассказе. Все ультранационалистические волнения и беспорядки в 1930-х годах были фикцией, своеобразными театральными постановками, в которых в роли режиссеров выступали власти, а исполнителями стали введенные в заблуждение наивные глупцы.

– Я отрекся от этого рассказа.

– Неужели? В таком случае почему бы вам не отречься от всего, что было вами написано, что составляло смысл вашей жизни и принесло вам славу?

– Я уже сделал это.

– И все же, несмотря на это, вы пишете сейчас историю любви, которая разворачивается на фоне событий восстания нинироку. Что за странная идея, сэнсэй? – Кейко взглянула на черные тюльпаны. – Завтра праздник в честь бодхисатвы Дзиндзо в горном храме Осорезан. Я намереваюсь преподнести эти цветы горным духам мертвых детей. Хотите отправиться вместе со мной в горы?

– До Симокиты не так-то легко добраться. Мне нужно собраться в дорогу.

– Так собирайтесь!

У меня не было другого выхода, и я принял приглашение Кейко посетить священную гору Осореяма, которая, согласно молве, таила большую опасность. Если раньше мы с Кейко ходили вместе по ночным клубам, то теперь начали совершать паломничества в священные горы, к ясновидцам, шаманам и отшельникам.

Тогда я еще не знал, что ставки в игре возросли, хотя я этого очень хотел. Человек не всегда понимает, что его желание уже исполнилось. А исполнение желания не всегда радует его. Я отправился с Кейко в горы к мико, слепым ясновидцам, с тяжелым сердцем. Я подозревал, что Кейко строит коварные планы, приглашая меня на праздник в честь Дзиндзо, спасителя детей. Моя совесть была нечиста, я вспоминал свою тайную привязанность к мальчику Дзиндзо, испытывая неприятные чувства. Мне казалось, Кейко, строя козни, мстит мне за потерю ребенка двенадцать лет назад. Я решил смиренно принять наказание и тем самым искупить свои прошлые грехи, не понимая, что наказание может касаться не прошлого, а будущего.

Вулкан Осореяма, расположенный на полуострове Симокита, представлял собой лишенную растительности гору. Пустынный пейзаж отражал состояние моей внутренней пустоты. В безлюдных угрюмых местах находят утешение не только святые, но и те, у кого тяжело на сердце. Сюда стекались паломники со всей Японии. Они поднимались в горы, чтобы увидеть слепых мико и поговорить с ними. По преданию, на склонах горы обитают духи несчастных, неупокоенных мертвых, то есть это место является своего рода адом. Подобным преданиям начинаешь верить, когда видишь глубокие пропасти и пузырящие серные источники, которые как будто берут свое начало в потустороннем мире. На краю одной из пропастей, где, по поверью, обитали не обретшие покоя духи, Кейко положила букет черных тюльпанов.

– В буддийской космологии Осореяма – это шесть царств мертвых, – сказала она, – включая ад, в котором вместо дождя с неба падают острые мечи.