Дар волка - Энн Райс

Стюарт не сводил глаз с Маргона, оглядывая лицо, фигуру, руки, лежащие на столе. Будто пожирая его глазами, до мельчайших деталей.

«Что же они скажут тебе? — подумал Ройбен. — Что так мало в нас изменилось за тысячи лет; что человек, родившийся так давно, может свободно ходить по улицам и никто не обратит на него внимания? Разве что на его необычную манеру держаться и едва уловимое выражение мудрости веков на лице? Он впечатляющий человек, но почему? Обходительный и совершенно непоколебимый в то же самое время».

— Расскажите нам о том, что произошло, — мягко, как только мог, сказал Стюарт. — Почему вы были изгнаны? Что такого вы сделали?

— Отказался поклоняться богам, — ответил Маргон полушепотом, глядя прямо перед собой. — Отказался совершать жертвоприношения в храме божествам, высеченным из камня. Отказался петь гимны под монотонный стук барабанов, гимны о женитьбе бога и богини, которой никогда не было, которых никогда не существовало. Отказался говорить людям, что если они не будут поклоняться и приносить жертвы, если не будут гнуть спины на полях и копать каналы, орошающие поля, то боги положат конец этому миру. Маргон Безбожник отказался лгать.

Он заговорил немного громче.

— Нет, мне совсем не трудно вспоминать, — сказал он. — Но я уже очень давно перестал ощущать эти воспоминания своими, эмоционально, нутром.

— А почему же они вас не казнили? — спросил Стюарт.

— Они не могли, — тихо ответил Маргон, поглядев на него. — Я был их богоданным царем.

Стюарт просто расцвел, услышав это. И не мог сдержать возбуждения.

«Как просто оказалось, — подумал Ройбен. — Стюарт задает один за другим все те вопросы, ответы на которые хочу знать я, да и, наверное, Лаура. Действительно, в результате мы слышим настоящее откровение, так что же делать?»

Внезапно он будто ощутил кожей палящее солнце в иракской пустыне. Увидел пыльные траншеи и ямы раскопок, на которых он работал. Увидел таблички, древние таблички с клинописью, драгоценные таблички, часть которых была разложена на столе в тайной комнате.

Этот крохотный фрагмент знания настолько воодушевил его, что он уже был готов уйти мыслями в сторону и размышлять очень долго. Будто прочел великолепную фразу в книге и потерял способность читать дальше, ошеломленный открывшимися перспективами.

Маргон взял стакан с водой и отпил. Аккуратно поставил на стол, глядя на пузырьки газа, будто завороженный, на игру света в хрустальном бокале.

Он не притронулся к нарезанным фруктам, лежащим перед ним на тарелке. И выпил кофе, такой горячий, что от него еще шел пар. Потянулся к серебряному кофейнику.

Ройбен наполнил его чашку. Царский виночерпий.

Феликс и Тибо спокойно глядели на Маргона. Лаура повернулась, сидя на стуле, чтобы лучше его видеть, сложив руки на груди и терпеливо ожидая.

И лишь Стюарт был не в состоянии ждать.

— А что это был за город? — спросил он. — Прошу, Маргон, скажите!

Феликс дал Стюарту знак помолчать, жестко поглядев на него.

— О, для него же так естественно жаждать знаний, — сказал Маргон. — Вспомни, были такие, которые вообще не испытывали любопытства, которых прошлое не интересовало, и какую службу это им сослужило? Может, было бы и лучше, если бы они знали историю, знали своих предков, даже если бы это было простым описанием. Возможно, мы нуждаемся в этом.

— Мне это необходимо, — прошептал Стюарт. — Мне необходимо услышать все.

— Я не очень-то уверен, что ты хорошо услышал все, что я уже сказал, — вежливо ответил ему Маргон.

«Вот она, главная трудность, — подумал Ройбен. — Как же следует слушать человека, сидящего за одним столом с тобой, но живущего с начала письменной истории человечества? Как понять такого человека?»

— Что ж, до сегодняшнего дня я не был летописцем Морфенкиндер и вряд ли стану им и в будущем, — сказал Маргон. — Но кое-что вам расскажу. Вам будет достаточно знать, что я был низложен и изгнан. Я отказался называть себя божественным потомком вымышленного бога, который построил каналы и храмы — почтенным предшественником Энлиля, Энки, Мардука, Амон-Ра. Я искал ответы в нас самих. И, поверь мне, такая точка зрения не была столь уж радикальной, как ты мог бы подумать. Она была достаточно распространенной. Но вот открыто высказывали ее совсем не часто.

— Это был Урук, да? — еле слышно спросил Стюарт.

— Намного старше Урука, — парировал Маргон. — Намного старше Эриду, Ларсы, Иерихона, любого из городов, чьи названия тебе известны. Пески еще не открыли нам развалин моего города. Возможно, что никогда не откроют. Сам я не знаю, что случилось с ним, с моими потомками. Может, все, что осталось от него, приписывается теперь другим городам, возникшим вокруг него, его торговым постам, сквозь которые тек поток товаров, скота и рабов. Я не стал прилежным летописцем и свидетелем событий, развернувшихся в те времена. Напротив, я спотыкался, дергался, шел на ощупь, а иногда и шел ко дну, как свойственно всем.

Теперь он говорил с жаром, безостановочно.

— Я не считал себя тем, кого судьба или обстоятельства сделали точкой рождения того, что будет продолжаться тысячелетиями. Недооценивал все, что только ни влияло на мое существование. Иначе и быть не могло. Просто случайность, что я вообще остался жив. Именно поэтому я не люблю говорить об этом. Слова подозрительны. Когда мы начинаем говорить о жизни, длинной или короткой, недолгой и трагичной или длящейся долее всякого понимания, мы придаем ей целостность и последовательность, а эта целостность — суть ложь. А я презираю ложь!

На этот раз, когда он умолк, не заговорил никто. Промолчал даже Стюарт.

— Достаточно будет сказать, что я был низложен и изгнан, — повторил Маргон. — За этим стояли мои братья.

Он сделал презрительный жест.

— Почему бы и нет? Говорить правду всегда рискованно. В самой природе людей посредственных заложена вера в то, что ложь необходима, что она служит цели, а правда разрушительна, искренность опасна, что основа общественной жизни построена на лжи…

Он снова умолк.

И внезапно улыбнулся, глядя на Стюарта.

— Ведь поэтому ты желал услышать от меня правду, так? Потому, что всю твою недолгую жизнь люди учили тебя, что ложь жизненно необходима, как воздух, а теперь ты с головой нырнул в жизнь, основанную на правде.

— Да, — ответил Стюарт. — Совершенно точно.

— Что ж, тогда вернемся к повествованию, в котором оба мы пытаемся найти крупицы бесценной истины.

К счастью Маргона Безбожника, никто не собирался проливать кровь царя-еретика. Маргона Безбожника просто выставили за городские стены, дав ему возможность уйти самому, с мехом воды и посохом.