Зов - Юрий Стерх

настолько пропитались русским духом и так приняли в себя их культуру и обычаи, что стали больше русскими, чем те коренные жители, которые испокон веков населяли эту землю.

Вспомнил о своем сыне, и в груди сразу же приятно потеплело.

Сынок… он очень изменился за те несколько лет, что они не виделись после его вынужденного бегства из России. Хотя о чём это он?.. Сын менялся и удивлял его своими способностями с самого своего рождения.

Одно то, что он родился полностью зеленокожим и с разноцветными глазами, говорило о том, что в их роду снова появился очень необычный ребенок. Такие случаи за многие тысячелетия существования рода бывали и раньше, правда, очень редко, всего несколько раз за всю его историю, и поэтому он отнесся к этому более-менее нормально.

Конечно, ему еще пришлось врачей, принимавших роды в этом «убеждать», но ничего, справился!

Еще там, в роддоме, пока жену после тяжелейших родов откачивали в реанимации, он осторожно взял крохотное тельце сына на руки, заглянул в его разноцветные глаза и увидел там вполне осмысленный взгляд. Этот взгляд тогда спрашивал его — где я, и куда это я попал?..

Затем началось!

Не проходило недели, чтобы сын не выкидывал чего-нибудь эдакое, отчего неподготовленному человеку могло стать сильно не по себе. Хорошо, что Наталья — его мама, была к этому морально «подготовлена», и уже воспринимала всё происходящее, как само собой разумеющееся.

Он прекрасно помнил те моменты, когда сын, агукая что-то неразборчивое себе под нос, шустро ползал по ковру и без видимых усилий притягивал к себе легкие пластмассовые игрушки. Посмотрит на игрушку, протянет к ней свои зеленые ручонки и, если она была на расстоянии не больше метра, то та сама прыгала к нему в ладони, словно живая.

Он знал из древних рукописей рода, что способности телекинеза, как и зеленая кожа с разноцветными глазами, с возрастом начнут проходить, так и случилось… Где-то к двум годам, он уже не мог сдвинуть с места даже спичку, кожа постепенно приобрела вполне себе нормальный человеческий цвет, а глаза стали, как у всех в их роду, голубыми, и он бы даже сказал — ярко-синими.

Потом сын и вовсе забыл, что умел что-то перемещать с места на место. Это было нормально, после ритуала инициации все способности должны были вернуться, и поэтому, чтобы не навредить, он специально не напоминал ему об этом до поры до времени. Но когда сын вернулся из армии, и он попросил его просто так, ради интереса сдвинуть с места коробок, то у него, к его великому изумлению и отцовской радости, всё получилось, и что интересно — даже без инициации! Но это были далеко еще не все его странности, которыми он радовал отца с самого своего рождения.

Четко произносить отдельные слова он начал с четырех месяцев, первый зуб вылез всего через пару недель после рождения, а первый шаг он сделал в шесть, и тогда же он четко сформулировал свою первую мысль и просьбу. Оторвавшись от тумбочки, он с секунду ловил равновесие, затем нетвердыми шажками, слегка пошатываясь, подошел ко мне и спросил: «Где мама, я хочу кушать». Жена тогда прибежала из другой комнаты и от удивления чуть не упала в обморок. Для нее это было уже слишком, даже гипноз не помогал.

С самого рождения своего единственного наследника он чувствовал — у его сына особое предназначение. Его надо готовить к этой жизни совсем по-другому, не так, как это было принято тысячелетиями в их роду, а совсем иначе…

Всё чаще в последнее время он думал о том, правильно ли он поступил, что не провел обряд инициации вовремя, нарушив этим самым все законы рода. Правильно ли он сделал, что вместо того чтобы воспитывать сына самому, как это делали его предки раньше, он отдал ребенка в спортивный интернат на воспитание государственной системе.

Решение пойти наперекор тысячелетним традициям рода далось ему непросто и, вконец разругавшись со своим дедом, он его всё-таки принял.

Ему очень хотелось, чтобы его сын вырос в современном обществе, проникся им и не отделял себя от него, чтобы он мыслил так же, как его сверстники, и принимал решения в духе этого времени, одним словом, учился жить среди них. Ему казалось, что только так сможет выжить их род в современных условиях, где владение гипнозом и другими сверхспособностями не давали гарантии безопасной жизни. Это уже испытали на своей шкуре не раз и он, и его отец — Царство ему небесное.

Правильно ли он поступил, что пошел навстречу просьбам сына и отправил его служить в армию?

Поступил так, понадеявшись на то, что служба на границе — это не служба в Афгане, и там решение будет зависеть большей частью от него самого, а не от случайно попавшегося на его пути какого-нибудь дурагона-командира. И снова здесь он пошел вопреки своему деду и всем тысячелетним законам своей семьи, за что чуть было не поплатился, едва не потеряв самое дорогое, что у него есть — своего сына. Но Слава Создателю, всё обошлось…

Правильно ли он поступил, что сын прошел все, устроенные им родовые испытания в более суровых условиях, чем он сам? Но зато как он их прошел! Особенно его впечатлила первая их часть…

От этих воспоминаний сердце воина в груди Ивана Сергеевича забилось быстрее, в кровь выплеснулась изрядная доза адреналина, он резко встал из удобного кресла и подошел к перилам, задышав полной грудью.

Изначально сын должен был сражаться против всего пяти моджахедов в рукопашную, а остальные духи должны были создавать фон, бегая вокруг него, крича и размахивая руками. Но что-то с гипнозом пошло не так, и озверевшая, обдолбанная наркотиками толпа вышла из-под его контроля и понеслась, роняя слюну, на сына, как самые настоящие древнескандинавские берсерки.

Тогда он недолго думая достал пистолет и готов был в любую секунду прийти к нему на помощь, но, к счастью, этого не потребовалось. То, что происходило с сыном в той схватке, даже ему, много повидавшему на своем долгом, по человеческим меркам, веку воину, трудно было передать словами. Сын сам был как берсерк, его движения были быстры, точны и почти неуловимы глазу. Он как будто растворялся в воздухе и тут же неожиданно появлялся за спинами врагов, и ломал им шеи так, как деревенский пастух сворачивал башку беззащитной курице.

Это было великолепно и в то же время пугающе. Пугающе, оттого что в своей опасной