Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Сьюзен Коллинз

И мне это нравится. Наконец-то можно не притворяться.

Поворачивая на Большой городской круг, я замечаю, что кое-кто пытался украсть идею наших стилистов. Оснащенные лампочками костюмы трибутов из Третьего дистрикта, выпускающего электротехнику, хотя бы имеют какой-то смысл. Но для чего скотоводы Десятого, нарядившиеся коровами, нацепили пылающие пояса? Неужели чтобы поджариться? Жалкое зрелище.

А вот мы с Питом настолько великолепны в переливчатых углях, что даже трибуты глазеют на нас. Особенно парочка из Шестого, известная своим пристрастием к морфлингу. Оба – ходячие скелеты, обтянутые морщинистой желтой кожей. Огромные глаза не отрываются от нас, даже когда президент поднимается на балкон, чтобы всех поприветствовать на Открытии нового сезона. Звучит мелодия гимна, мы едем последний круг, и… Возможно, мне это мерещится? Или Сноу тоже не сводит взгляда с меня?

Дождавшись, когда за нами закроются двери Тренировочного центра, мы с Питом позволяем себе расслабиться. Цинна и Порция поздравляют с удачным началом. Появляется Хеймитч. Правда, сперва он подходит к трибутам Одиннадцатого дистрикта – говорит с ними, кивает в нашу сторону и наконец подводит к нам поздороваться.

Рубаку я помню – много лет подряд видела на экране, как он опрокидывает бутылку-другую в компании Хеймитча. Кожа темная, рост – около шести футов, одна рука заканчивается культей. Ладонь утрачена в схватке во время Игры, тридцать лет назад. Я уверена, победителю предлагали сделать протез, точно так же как Питу, когда пришлось ампутировать часть ноги, – но он отказался.

Его напарница Сидер, судя по цвету оливковой кожи и черным прямым волосам с серебристой искрой, похожа на обитательницу Шлака, разница только в золотисто-карих глазах. Несмотря на свои шестьдесят лет, она выглядит очень крепкой и, судя по виду, за эти годы не пристрастилась ни к алкоголю, ни к морфлингу, ни к иным искусственным способам бегства от действительности. Прежде чем кто-то из нас успевает сказать хоть слово, Сидер ласково обнимает меня. Знаю, это в память Руты и Цепа, и я невольно шепчу:

– Как семьи?

– Живы, – приглушенно бросает она и лишь потом разнимает объятия.

Рубака обхватывает меня здоровой ручищей и смачно целует прямо в губы. Изумленно шарахаюсь в сторону – и слышу довольный гогот Хеймитча.

В это время являются служители Капитолия и велят нам пройти к лифтам. Пожалуй, их раздражает панибратство среди участников, которым, кажется, наплевать на Голодные игры. Мы с Питом шагаем рука об руку, и тут кто-то нас догоняет. Девушка сбрасывает венок из веток с листьями, не заботясь о том, куда он упал.

Джоанна Мэйсон. Дистрикт Седьмой, бумага и древесина, отсюда и ветки. Она победила за счет того, что долго и убедительно разыгрывала из себя беспомощную тихоню, на которую не стоило обращать внимания, а потом оказалась изощренной убийцей. Растрепав остроконечные локоны, она закатывает широко посаженные глаза.

– Ужасный костюм, да? Мой стилист – самый круглый дурень в Капитолии. Наши трибуты уже лет тридцать носят наряды лесных деревьев. Вот бы поработать с Цинной. У вас просто потрясающий вид.

Девчачьи разговоры никогда мне не удавались. Платья, волосы, макияж… Приходится врать:

– Да, он помогал мне разработать свою линию одежды. Ты бы видела, что Цинна делает с бархатом.

Бархат – единственный материал, вовремя пришедший мне на ум.

– Видела. Во время вашего тура. Это чудо без лямок в Дистрикте номер два, темно-синее с бриллиантами? Такая прелесть, что я готова была протянуть руку через экран и сорвать его прямо с твоей спины.

«Ага, – проносится у меня в голове. – Желательно вместе с кожей».

Дожидаясь лифта, она расстегивает остальную часть костюма, роняет на пол и с отвращением на лице отправляет пинком подальше. Кроме тапочек травяного зеленого цвета на ней теперь ни единой нитки.

– Фу, так-то лучше.

Мы заходим в одну и ту же кабину, и всю дорогу до восьмого этажа Джоанна болтает с Питом о живописи. Угольные переливы его костюма бросают блики на обнаженную грудь. Когда соседка нас покидает, я отвожу глаза, но прекрасно знаю, что Пит ухмыляется. Следом выходят Рубака и Сидер, и мы остаемся наедине. Я вырываю руку, а он ни с того ни с сего заливается хохотом.

– В чем дело? – бросаю я, когда мы выходим из лифта.

– В тебе, Китнисс. Разве не видишь? – давится смехом Пит.

– Чего не вижу?

– Почему они все так себя ведут. Финник с его сахарком, Рубака с поцелуями, а теперь эта девушка начала раздеваться. – Он пытается сделать серьезный вид, но все бесполезно. – Они же играют с тобой, потому что ты… Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

В самом деле, о чем он?

– Например, не могла смотреть на мое обнаженное тело, даже когда я был при смерти. Ты такая… чистая, – наконец выдавливает из себя Пит.

– Неправда! – вырывается у меня. – Да я целый год, когда видела камеры, чуть не срывала с тебя одежду!

– Да, но… Понимаешь, для Капитолия ты слишком чистая. По мне, так все идеально. – Он явно пытается меня успокоить. – Они тебя просто дразнят.

– Нет, насмехаются! И ты с ними заодно!

– Ни в коем случае. – Пит отрицательно качает головой, кусая губы, чтобы снова не прыснуть.

Я начинаю всерьез сомневаться в своем решении сохранить ему жизнь, когда рядом с нами открывается еще один лифт. Хеймитч и Эффи, чем-то ужасно довольные, присоединяются к нам, и вдруг лицо ментора каменеет.

«Что я опять натворила?» – чуть не срывается у меня с губ. Но Хеймитч пристально смотрит мимо, на вход в столовую.

Проследив за его взглядом и поморгав от удивления, Эффи жизнерадостно щебечет:

– Кажется, в этот раз вам подобрали сочетающийся комплект!

Развернувшись, я вижу рыжеволосую безгласую девушку, с которой уже знакома по прошлым Голодным играм. Как это мило – встретить подругу в подобном месте. Рядом стоит молодой человек, разумеется, тоже безгласый – и тоже рыжеволосый. Ясно, почему Эффи назвала их «сочетающимся комплектом»…

Внезапно меня словно током бьет. Потому что и молодой человек мне отлично знаком. И не по капитолийским торжествам. Мы частенько беседовали в Котле, посмеивались над варевом Сальной Сэй. В последний раз я видела его лежащим без сознания на площади, где истекал кровью Гейл.

Имя нашего нового безгласого – Дарий.

16

Ментор цепко впивается мне в запястье, предостерегая от необдуманных поступков, но я теряю дар речи не хуже Дария. Хеймитч однажды упоминал, что в Капитолии с языками безгласых делают что-то ужасное, и они уже никогда не заговорят. В ушах звучит голос Дария – веселый, поддразнивающий меня не так, как сегодняшние соперники по арене, а из искренней взаимной симпатии. Если бы Гейл это видел…