ФАТА-МОРГАНА 4 (Фантастические рассказы и повести) - Рэй Брэдбери

Летательная машина коснулась клетки.

— Ты понимаешь, почему это было необходимо? — поспешно спросил Фи, оттесняя Каррсбери к открывшейся двери. — Конечно, ты это понимаешь? Все это — проблема душевного здоровья. Что наше душевное здоровье — сегодня, тогда, в двадцатом столетии, в любое другое время? Возвращение к норме. Приспособление к определенным основополагающим условиям, определяющим все поведение людей. В нашем времени отклонение от нормы стало нормой, неспособность приспособиться к всеобщим законам поведения. Это все понятно, не так ли? И это делает способным понять самого себя и своих подзащитных, не так ли? На протяжении многих лет мы настаивали на том, что ты соответствуешь норме, определенным основополагающим стандартам. Но ты абсолютно не способен приспособиться к обществу вокруг себя. Несмотря на многие твои привлекательные особенности, тут для нас открыт только один путь.

Каррсбери повернулся в дверях. Он наконец совладал со своим голосом. Он был хриплым, прерывистым.

— Ты хочешь этим сказать, что все эти годы ты только выполнял МОИ КАПРИЗЫ?

Дверь закрылась. Фи не ответил на вопрос.

Воздушная машина отошла в сторону, и он на прощание помахал ему зеленым газоидом.

— Там, куда тебя повезут, очень приятно, — подбадривающе крикнул он. — Удобное жилище, всевозможные приспособления для занятий спортом и полная библиотека литературы двадцатого столетия. Столетия, в котором ты будешь проводить свое время.

Он смотрел на застывшее белое лицо Каррсбери в иллюминаторе, пока машина не превратилась в точку.

Потом он отвернулся, посмотрел на свои руки, заметил газоида, выбросил его из открытой дверцы кабинки, пару мгновений следил за его полетом, а потом нажал на кнопку возвращения.

Огонек начал отсчитывать этажи в обратном направлении.

— Я рад, что никогда больше не увижу этого парня, — пробормотал он скорее для себя, чем для Хартманна. — Он начал сильно мешать мне. Я на самом деле начал уже беспокоиться, лицо его внезапно стало пустым, — за свое душевное здоровье.

(Перевод с англ. И. Горачин)

Питер Филлипс

ТА, ЧТО СМЕЕТСЯ

Этого парня я ждал двести лет.

Он стоял на покрытой гравием дорожке рядом с агентом по торговле недвижимостью и смотрел на фронтон дома.

Солнце нещадно палило. Агент снял шляпу и вытер лысую голову. Я гадал, смогу ли доплюнуть до них с верхнего этажа, откуда наблюдал за ними, и решил, что нет.

Агент заговорил с таким сильным ирландским акцентом, что я никогда не смог бы его воспроизвести.

— Вот то уетинение, что вы хотите, мистер Маллен, и вам не найти лучшего места по эту сторону Баллиго. Комнаты тля того, чтопы полешать, наполнить лехкие востухом с холмов, покрытых пастпищами, такими слаткими тля вашего утовольствия.

Я слышал это и раньше. Я знал, этот паразит приобретет имение. И я знал, что агент, вернувшись в Саухбин, отбросит свой замечательный акцент и быстро скажет:

— Он тоже платит долларами, мальчики. В начале сезона я продам их английским туристам. А сейчас можно отпраздновать. Мне портер.

Маллен стоял с небрежным видом, притворившись, что думает.

Я соскользнул по перилам вниз и встал за дверью, когда они входили.

— Милый холл, — равнодушно сказал Маллен. Он носил мешковатый костюм. Но он не нуждался в нем, чтобы выглядеть мощным. С такими плечами он провел три сезона в колледже, играя на передней линии, если мои сведения верны.

— Милый?! — возмущенно завопил агент. — Мошно потумать вы англишанин, а не краштанин самой великой страны мира. («Граница Ирландии» — сказал он на выдохе). — Посмотрите на расмер — лестница, панели, скромное широкое окно, а эта лестнишная прошадка, кте, восмошно, стоял О’Рурк и Королевским Мечом оказывал сопротивление орушим трусам Кромвеля, пока еко не остановил претательский утар сзати, а потом пертних порасило толстенное терево, кпало срети этих сопак и упило их не меньше полутюшины — стесь, именно стесь.

Агент драматично воздел руки. Во время этого жалостливого рассказа я следовал за ними. Никогда не устаю его слушать.

Маллен отступил назад. Я попятился.

— Дурацкое место для площадки, — пробормотал он, глядя на балкон между двумя лестничными пролетами.

— Уррра! О’Рурк так ше хорошо срашался опеими руками, как и отной. Меч в каштой, стесь он стоял, глятя в one стороны…

— Конечно, конечно. Итак, сколько, вы говорили, здесь спален?

Я ходил за ними кругами. Маллен не интересовался спальнями, только погребами. Но я ждал последней истории, хранящейся в памяти агента.

— Только отна, — сказал он, вновь очутившись в холле после осмотра дома. — Вы, мошет пыть, слышали историю этого места в Саухбине, мошет, от этих лотырей вокруг павной Голихана, и хотя меня не спрашивали…

— Вы имеете в виду призрак? — спросил Маллен. Я усмехнулся. — Я слышал об этом во время войны, когда базировался прямо через границу. Тогда я и заинтересовался этим домом. Я его осмотрел, увидел силовую установку. Это было как исток реки. Все оставалось у меня на подкорке, пока я не оказался с женой в Лондоне, чтобы встретиться с друзьями. Тогда я и вспомнил об этом доме.

Надо кое-что тут сделать. Провести электричество, создать уединение. Короче, я сел в реактивный самолет до Дублина и прибыл сюда…

— И вы восьмете его, сэр, с привитением?

Если Маллен приложит дополнительную плату за привидение, подумал я, он получит его сполна. Но он твердо заявил:

— Я не ваше привидение покупаю. Через минуту вы скажете, что оно составляет главную ценность. Мой народ уже лет сто как покинул эту страну, но сговорчивее мы не стали. Какова ваша цена за этот развалившийся притон?

— Окончательная цена, — заговорил агент, делая глубокий, осторожный вздох, — за аренту на кот, восмошно в толларах, сколько вы скасали?

— Я ничего не говорил. Но вы можете передать своему клиенту, что я предлагаю тысячу.

— Не посорьте меня, — сказал агент, и я дунул ему в шею холодным воздухом. — Как вы снаете, я влателец этого тома, если вы снаете столько, сколько говорите.

И он поднял воротник пальто.

— А теперь опсутим тетали.

Я последовал за ними по дорожке к такси. Теперь я мог ненадолго покинуть дом.

Перевалило за полдень. Вдалеке, в лучах заходящего солнца, окутанные туманом с болот, зеленели холмы; приятно было видеть только что скошенное сено на полях.

Двести лет я ждал этой увеселительной прогулки. Я радовался каждой секунде поездки, даже едкому запаху свинарника. Стук копыт по пыльной дороге казался музыкой.