Загадочная пленница Карибов - Вольф Серно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На короткое мгновение темноту ночи прорезал тоненький луч.
— Тогда пошли, да?
— И теперь молчок!
Витус ухватился за перлинь и повис на нем, маленький тщедушный друг последовал его примеру. На уровне якорного клюза Витус сделал передышку, набрал в легкие воздуху и дюйм за дюймом подтянулся к краю борта, пока наконец не смог высунуть голову из-за выступающей надстройки. Окинув палубу беглым взглядом, он решил, что все в порядке, и вдруг… оцепенел. На расстоянии вытянутой руки от него нависала фигура дьявола. Рожа с рогами, крючковатым носом и выставленной вперед мощной нижней челюстью скривилось в жуткой гримасе смеха. Фигурное украшение носа! Сомнений не было — это корабль Челюсти.
Витус перепрыгнул через фальшборт. Мгновение спустя рядом был и Магистр. Ученый сощурился, поправил бериллы и вскрикнул, увидев фигуру дьявола. А потом с отвращением поморщился, потому что здесь, на буге, как и на всех галеонах, находилось отхожее место для команды. Место, которое, пока корабль был не на плаву, распространяло чудовищную вонь. Витус махнул рукой Магистру и указал на тяжелую дубовую дверь, ведущую в кубрик. Она была полуоткрыта. Оттуда раздавался дружный храп. Так или иначе, друзьям предстояло проскользнуть мимо спящих, если они не собирались идти обходным путем. Шаг за шагом, постоянно озираясь, они на ощупь пробрались в темное помещение. То, что пираты упились вдрызг, играло им на руку. Но в этом был и свой минус, потому что разбойники валялись где ни попадя в самых причудливых позах и любой неосторожный шаг мог перебудить всех. Однако опасения были напрасны. Мертвецки пьяные пираты не услыхали бы и трубы Страшного суда. На корму же Витусу и Магистру надо было попасть как можно быстрее, поскольку в каютах, расположенных там, было больше шансов найти утраченное.
Когда они выбрались на главную палубу, Витус застыл. Ему показалось, что он услышал легкий шум. Звук был такой, как будто весла осторожно погружаются в воду. Он приложил руку к уху и вопрошающе оглянулся на Магистра. Тот несколько мгновений прислушивался, а потом покачал головой. Он ничего не услышал.
«В самом деле ничего?» — вопрошали глаза Витуса. Магистр еще раз отрицательно покачал головой. Витус в сомнении обернулся к берегу, но и там, кажется, ничего не заметили: сигнала опасности не было. Ну ладно, может, действительно показалось. Он пожал плечами и начал прокрадываться дальше.
Хьюитт и Коротышка удобно расположились в зарослях, во всяком случае настолько удобно, насколько позволяла темная ночь под открытым небом. Оба обмазали лицо грязью, чтобы защититься от москитов, и набросали под себя мягкую кучу из листьев. Над ними — небо с тусклыми звездами, подле них — прикрытый тряпкой фонарь.
А время словно застыло на месте. Прошла уже целая вечность с тех пор, как Витус и Магистр ушли. Хьюитт, человек ответственный, уже в тысячный раз спрашивал себя, что бы это значило. Может, их застукали? Да нет, не может быть, он бы услышал! Значит, остается только ждать. Его стало клонить в сон, и он ущипнул себя за бок. Боль худо-бедно прогнала сон. Энано тоже все отчаяннее зевал. Хьюитт с удовольствием перекинулся бы с ним словечком-другим, но Витус строго-настрого запретил им разговаривать. Только в случае крайней необходимости.
И снова все его члены налились тяжестью. Он сцепил зубы и опять ущипнул себя. На этот раз так сильно, что от боли чуть не вскрикнул. Такому действенному приему обучил его один старый моряк. Было это давно, в низовьях Темзы, когда Хьюитт ходил помощником на рыбацком суденышке. Правильно. Он даже припомнил имя моряка: Диллард Нок его звали, а суденышко называлось «Наяда II». И был у него шпрюйт, в чем, собственно, ничего необычного не было, потому что все рыбацкие суда ходили по Темзе под такими парусами. Да… Шпрюйт-парус, почти как на «Альбатросе»…
Он хорошо помнит, каким стареньким был парус Нока. Его латали снова и снова, пока он в конце концов не стал похож на лоскутное одеяло. И каждый раз, пока парус чинили, они с Ноком выходили в рыболовный район на веслах. Это было настоящее мучение, до сих пор плеск весел стоит у него в ушах…
Хьюитт вздрогнул. Что это был за плеск? Сон или реальность? Он затаил дыхание, закрыл глаза и открыл уши. Нет, ничего, только шум ветра, моря и джунглей. И ровное дыхание Энано. И все-таки Хьюитт не был так уверен. Он решился заговорить с Коротышкой:
— Тс-с-с, Энано. Ты что-нибудь слышал?
— Ще? Где? — Детские ручонки малыша взметнулись в воздух, он потянулся и от души зевнул.
— Плеск, где-то далеко.
— Не, нище. Наверное, это дерьмовоз на якоре.
— А мне все же кажется, кто-то идет на веслах.
— На веслах? — Коротышка хихикнул. — А не твое это весло плескалось, пока отливал? Не, не, точно нище.
— Ну ладно, нет так нет. — Хьюитт решил быть повнимательнее. Для профилактики он ущипнул себя еще раз.
— Ай! — Возглас маленького ученого был негромким, но очень отчетливым.
Ногой он угодил в одно из шести орудий, расположенных по левому борту, и чуть не потерял равновесие. Витус невольно нахмурился и оттащил друга к одной из шлюпок, чтобы ее черная тень поглотила их контуры. Они напряженно ждали какого-нибудь движения со стороны тут и там валявшихся на главной палубе пьяных пиратов. Но ни шевеления, ни шороха.
— Vino gratias![99] — пробормотал маленький ученый, снова вызвав неудовольствие Витуса.
Чуть погодя они двинулись дальше к корме мимо деревянных лафетов пушек, неряшливо свисающих канатов, чанов с дегтем, блоков и блочков, мимо разбросанного повсюду инструмента, пока наконец не добрались до трапа, ведущего на верхнюю палубу. Здесь они коротенько передохнули и огляделись. Никакой опасности! Тогда они проскользнули в дверь, расположенную рядом с трапом — дверь, которая на боевых кораблях ее величества охранялась бы денно и нощно, — и продолжили путь на корму. Сейчас над ними была верхняя палуба, а перед ними виднелась вымбовка шпиля. Они обогнули ее, дошли до места рулевого, где их сиротливо приветствовал румпель, и наконец оказались перед дверью, которая вела в каюту капитана. Это было просто предположение, но Витус думал, что его сокровища хранятся именно там. Из всего пиратского сброда только Челюсть мог распознать ценность сундучка с инструментами и трактата «De morbis». Если
