Изгнание владыки - Григорий Адамов

Лавров не узнавал Диму. Эти поджатые губы, это решительное лицо… Совсем как у Иры, когда она заявила, что полетит с Порскуновым.

Впервые видя превращение ребенка в юношу, Лавров даже немного растерялся. Не зная, что сказать на категорическое заявление Димы, он инстинктивно увильнул от ответа:

— Надо же поскорее радиограмму Ирине послать… И Хинскому… И в министерство… Но ты, наверное, голоден! И устал, спать хочешь… Раздевайся и ложись. Я закажу поесть что-нибудь… А сам сяду писать радиограммы…

Лавров укладывал Диму в постель, заказывал завтрак, убегал в кабинет писать радиограммы и вновь возвращался в комнату — оживленный, радостный, безмерно счастливый. Как будто гроза прошла: обрушилась, загремела, напугала, и вот в какие-нибудь полтора часа все так счастливо кончилось… И пролом заделан, и Арсеньев жив, и Дима здесь…

«Ирине Денисовой. Дима с друзьями только что прибыл в поселок шахты номер шесть. Все здоровы. Дима лег спать. Плутон тоже. Все благополучно. Отмени полет. Сережа».

Уже подписывая радиограмму, Лавров мельком подумал было: «То есть как „Плутон тоже“?» Но останавливаться было некогда. «Ира разберет…» И нетерпеливая рука уже набрасывала другую радиограмму:

«Лейтенанту Хинскому; В отмену моей предыдущей 188. Коновалов, он же Курилин, задержан майором Комаровым, после попытки взрыва поселка шахты номер шесть. Все благополучно. Комаров, Карцев и Дима Денисов у меня, в поселке шахты. Коновалова доставлю в Москву в ближайшее время. Замминистра ВАРа Лавров 189».

Дальше следовало подробное радио министру ВАРа. Вызванный по телефону радист вошел в кабинет, получил депеши и исчез с ними, как бесплотный дух. Непрерывно гудел телевизефон. Садухин сообщил из тоннеля, что поток лавы багровеет и густеет, брандспойты работают и удаляют все, что накопилось у щита, холодильные машины продолжают действовать.

Егоров, сменивший Арсеньева, докладывал, что аварийная команда начала уже заделывать пролом изнутри поселка. Необходимо предварительно выровнять пламенем термита его рваные края, но склад разрушен, среди развалин невозможно отыскать термитно-паяльные аппараты. Что делать?

— Требуйте их у коменданта порт-тоннеля, — ответил Лавров. — Я привез с собой в подлодке новую партию этих аппаратов. Котлованы осмотрели?

— Оба котлована — восточный и северный — уже закрыты. Они полны почти доверху…

— Спасибо Карелину, — весело засмеялся Лавров. — Это его идея, котлованы-то: выгадать время на случай прорыва воды в поселок…

— И выгадали, товарищ Лавров…

— Как держится щит на проломе?

— Отлично. Стоит, словно припаянный…

— Ну, очень хорошо. Действуйте быстро. Щит надо поскорей вернуть на место…

Лавров выключил телевизефон, глубоко передохнул и вызвал к экрану телевизора госпитального врача. На экране появился врачебный кабинет. В кресле сидел Арсеньев, которому врач массировал обнаженное плечо. Врач обернулся и вопросительно посмотрел на Лаврова.

— Как здоровье Арсеньева? — спросил Лавров.

— Здоров, здоров, Сергей Петрович… — ответил Арсеньев, широко улыбаясь. — Не беспокойтесь…

— Очень рад за вас, дорогой, — тепло сказал Лавров. — Я хотел бы попозднее зайти к вам поговорить, как со старым горняком.

— Пожалуйста, Сергей Петрович, всегда готов. Хоть сейчас.

— Нет, уж вы полежите, отдохните. Вы знаете, Кундин уезжает со мной. Я увожу его.

— Разве? — недоуменно наморщил свой высокий лоб Арсеньев. — Что это вдруг такая спешка?

— Он вел себя позорно в эти критические часы, оказался трусом. Кроме того, полная неподготовленность аварийных команд… Одним словом, я хочу поговорить с вами о многом… Ну, не буду пока мешать… До свиданья. Часов в семнадцать зайду.

Лавров выключил экран, откинулся на спинку кресла и задумался.

Да, Арсеньев, кажется, самая подходящая кандидатура. Смелый, решительный человек. Работает с самого начала строительства. Что толку от более опытного Кундина, если в ответственный момент он теряется, нервничает, боится за себя?

А других Кундиных не может оказаться на трассе?..

Быстрой чередой промелькнули в памяти знакомые лица — Красницкий, Грабин, Егоров, Садухин, Гуревич, Калганов, Сибирский, Малинин и еще и еще…

Одни уже испытаны на деле, в трудную минуту, другие показали себя на прежней работе. За них можно быть спокойным. Вот только Сибирский… Сибирский с шестнадцатой шахты бис. Все спрашивает, по каждому пустяку, по каждой мелочи просит совета, ни на что сам не решается. Не сдаст ли и он, как Кундин, в момент опасности? Надо крепко подумать о нем…

Лавров вздохнул.

Да, нелегко нести эту огромную ответственность за жизнь людей, за великое дело, дело всей страны.

Он провел рукой по глазам и оглянулся.

У дверей стоял Дима в длинной ночной сорочке Лаврова и с беспокойством смотрел на него.

— Димочка, ты? — улыбнулся ему Лавров. — Что же ты не спишь?

— Ты чем-то расстроен, дядя Сергей? — тихо спросил Дима.

— Нет, нет, голубчик, — поспешно ответил Лавров, опускаясь в кресло. — Заботы… Поди ко мне. Садись на колени. Помнишь, как бывало дома? Усядешься, а я что-нибудь рассказываю.

— Хорошо тогда было, дядя Сергей… Только я сяду рядом. Кресло широкое, — говорил Дима, втискиваясь в глубокое кресло Лаврова и поджимая под себя босые ноги. — А какие у тебя заботы? Тоже о других думаешь?..

«Совсем как Ира, — с согревшимся сердцем подумал Лавров. — Эти задумчивые глаза… И манера ноги поджимать… Как он переменился, милый мой мальчик!..»

Он крепко прижал к себе Диму и сказал:

— Почему «тоже»? Ты про кого?

— Иван Павлович все время заботился о нас… О Дмитрии Александровиче, и обо мне, и о Плутоне. Если бы не он, плохо бы нам пришлось! А Дмитрий Александрович все думал о вас, о шахтах. Очень беспокоился, что Коновалов как-нибудь навредит. А ты о чем думаешь?

— Я? — машинально переспросил Лавров, всматриваясь в похудевшее лицо мальчика. — Что же я?.. И я думаю… Так и должно быть, Димочка. Иван Павлович, милый человек, думал о вас, Дмитрий Александрович думал и беспокоился о нас. Все должны думать и беспокоиться о других. Тогда всем будет хорошо. Вот Красницкий… Помнишь, Красницкого?

— Помню, — серьезно кивнул головой Дима. — Он разбился тогда на шахте. Ира часто вспоминала его.

— Помни и ты о нем, не забывай его. И он тогда думал о других. И, может быть, всех, кто был тогда в шахте, спас. А нынче Арсеньев бросился мне на помощь. Могло и так случиться, что мы вместе погибли бы…