Энциклопедия Хулиганствующего Ортодокса - Раскин Иосиф

Ю.: Скажи, кроме твоей необразованности, еще что-нибудь тебя безобразит, уродует?

Р.: Да, мой ужасный, с детства испорченный вкус.

Ю.: Вкус к вещам, одежде, людям?

Р.: К людям, к музыке, к женщинам, к вещам и т.д. Я получаю колоссальное удовольствие от Шаинского...

Ю.: Бог троицу любит. Назови еще третье, из-за чего ты мудак в своих собственных глазах.

Р.: Все-таки слово "мудак" не подходит. "Мудак" - прекрасное слово. Говно. Я говно.

Ю.: Итак, первый пункт - необразованность, второй - плохой вкус, а третье?

Р.: Не необразованность. Я кончал институт, у меня высшее образование. И в школе, слава Богу, учился. Невежество.

Ю.: Необразованность и невежество - синонимы. Третье?

Р.: Третье, наверное, это мое отношение к женщинам, к жизни. Именно это главное.

Ю.: Тогда ты не мудак и не говно, а просто достаточно несовершенный человек. Но ведь ты знаешь многих выдающихся людей - и кто же из них само совершенство, или хотя бы приближается к нему? Явлинский, Окуджава, Весник?..

Р.: Я никогда никому не завидовал. Но все-таки было три человека, кому я завидовал белой завистью. Это Муслим Магомаев, когда он пел "Бухенвальдский набат". Страшно завидовал, что он может так петь. Завидовал Леве Оганезову, потому что он фантастически играет на пианино. И был еще третий. Он был энциклопедически образован и умел это преподнести.

Ю.: Видимо, когда ты постарел, ты перестал завидовать? А если бы не это, ты бы мне тоже завидовал?

Р.: Тебе - нет: ты - как многие, у кого гений и злодейство не только совместны, но не могут существовать друг без друга.

Ю.: Ты говорил, что в каждом человеке много говна. Но ведь свое говно не пахнет.

Р.: Да, но все-таки чувствуешь его в себе, и хочется от него избавиться.

Ю.: Есть ли у тебя собеседник из сотен твоих знакомых, с которым ты изменял бы своей привычке говорить больше других, с которым ты молчишь, и наслаждаешься его речью, и стараешься запомнить?

Р.: Есть, и даже много, и все-таки мало. Но это во мне еврейское: чтобы я не перебивал?..

Ю.: Ты старался запомнить когда-нибудь, что я говорю?

Р.: Конечно.

Ю.: А что Кораллов говорит?

Р.: Тоже, конечно. Я стараюсь запомнить очень многих. Но мы говорим о разных вещах: ты - о тех, кого я не перебиваю...

Ю.: А с наслаждением кого слушаешь?

Р.: Очень многих. К примеру, Новодворскую. Зиновия Гердта с огромным наслаждением и готов слушать сутками по телевизору. Хотя я с ним не знаком. Тебя слушаю очень часто с наслаждением, когда ты говоришь о жизни, о писателях, о литературе... Готов сутками слушать свою жену...

Ю.: А бывает, что ты слушаешь с наслаждением самого себя?

Р.: Бывает, и чаще, чем хотелось бы.

Ю.: Как ты думаешь, что меняется в людях, когда они остаются наедине с собой? Кровь остается та же, мозг вроде бы тот же, - но работает как-то иначе?

Р.: Это зависит от человека. Я знаю людей, у которых мозг работает продуктивнее в одиночестве. Я не такой. Я не могу без общения, это мое спасение.

Ю.: Значит, тебе нужны люди, чтобы самому говорить - чтобы тебя слушали; затем, чтобы ты слушал, восхищался и запоминал; а третье? Какое самое большое удовольствие на третье месте?

Р.: Преферанс. Давным-давно не играл, но страшно люблю преферанс.

Ю.: И тебе нравится, когда тебя обыгрывают?

Р.: Когда это красиво - конечно. Но когда обманывают - это меня бесит.

Ю.: И ты не жалеешь, когда красивая карточная комбинация - не у тебя?

Р.: Нет. Я радуюсь. Я знаю людей, которые не умеют проигрывать, делают это очень некрасиво, да и выигрывают они тоже отвратительно, унижая партнера: вот, мол, какое ты говно, что я тебя обыграл. А я умею проигрывать.

Ю: Ну вот я, писатель от Бога, гениальный, выдающийся. А сколько раз ты говорил мне, когда я приходил к тебе: "Я занят, у меня нет ни минуты". Разве ты не злорадствовал хоть немного, что ты говоришь гениальному человеку, что ты занят?

Р.: Да ничего подобного. Я всегда переживаю оттого, что лишаюсь общения с тобой. Но причина этого в тебе самом. Ты испускаешь страшные отрицательные флюиды. Каждая лишняя минута общения с тобой, которая, к счастью, бывает не часто, отнимает у меня огромное количество энергии.

Ю.: Ты веришь в доноров и вампиров? И я, по-твоему, вампир?

Р.: Конечно.

Ю.: Состояние одиночества... Не похожи ли мы на табун лошадей? Наши мысли - это лошади. Когда мы одни, то лошади мирно пасутся. А когда мы начинаем беседовать, то это табун несущихся лошадей. Не нравится тебе такое сравнение?

Р.: Я могу сказать, что для меня одиночество - это скука. Я знаю многих, для кого, наоборот, скука - это когда кругом люди. Вот когда он один - он счастлив: он может размышлять, думать о жизни... А для меня всегда мучительно, когда возле меня никого нет.

Ю.: Тебе твоя торговля всегда приносила всего лишь как бы прожиточный минимум - то, что ты всегда сразу же тратил. Тем не менее, ты полюбил это занятие. Ты сидишь, деньги считаешь, с девочками своими разговариваешь... Тебе это нравится?

Р.: Знаешь, книги - это не картофель и не капуста. Я бы никогда не смог торговать ничем, кроме книг. Все-таки это не просто торговля, это пропаганда, это распространение чего-то хорошего. Но сам я уже не стою и не торгую. А когда сам торговал - я нашел себя, свой талант в этой работе.

Ю.: И даже считать на счетах или на калькуляторе тебе нравится?

Р.: Я всегда любил арифметику.

Ю.: Понятно. Фабрика выпускает детские игрушки. Начинается война. Фабрика выпускает пулеметы. Не кажется ли тебе, что состояние одиночества - это фабрика, выпускающая игрушки, а беседа - фабрика, выпускающая пулеметы?

Р.: Сравнение совершенно неудачное. Для меня одиночество - это всегда ужасно.

Ю.: Если бы твой доход превышал твои расходы и ты бы разбогател, ты все-таки предпочитал обедать дома с женой или ходил бы в ресторан с ней?

Р.: Начнем с того, что я никогда в жизни не был в ресторане один. Для меня главное - с кем ты. Для меня ресторан - это прежде всего общение. И потом я, сколько себя помню, ужасно любил выебываться. Пойти в ресторан для меня - это кого-то привести в ресторан.

Ю.: Вы с женой наняли бы кухарку, если бы ты разбогател? У тебя жена готовит?

Р.: Теща готовит, и жена готовит. Ни за что бы не наняли. Я знаю жену: для нее посторонний человек в доме - это бедствие. Для нее одиночество - это спасительно, это счастье. Она может одна ходить по лесу целый день. Любоваться растениями, грибами, муравьями. Для нее это спасительно, для меня - убийственно. Поэтому я не люблю загород, не люблю дачу. Для меня всегда нужно общение. Светлов сказал гениальную фразу: "Если бы у меня было много денег, я бы не ходил обедать в ресторан, я бы вкусно кушал дома". Для меня ресторан никогда не был средством покушать.

Ю.: Если бы жив был Светлов, ты бы чье интервью предпочел для своей книжки: мое или Светлова?

Р.: Твое.

Ю.: Почему?

Р.: Видишь ли, Светлов - хороший человек. Если в человеке есть чувство юмора, то для меня это хороший человек. Человек, у которого совсем нет чувства юмора, - я не люблю таких людей. Так что Светлов мне симпатичен, а ты... Для меня высочайшая честь, что в этой книге, которую я делаю, у меня будет интервью с Олегом Юлисом, которого, к сожалению, мало кто знает. А вот со Светловым...

Ю.: Он уже прославлен. Назначение этого интервью - меня прославить, не тебя.

Р.: Нет. Ни себя, ни тебя, а чтобы люди узнали, что такое Олег Юлис, а потом ты еще умеешь очень здорово выворачивать человека наизнанку. Со мной это у тебя херово получается, потому что я тебя знаю, а это всегда тяжело. Знаешь, женщины очень не любят мужчин, которые про них знают все.

Ю.: Караулов, ты его смотришь?

Р.: Иногда - да, иногда - нет. Смотря кого.

Ю.: Интервью с ним ты бы тоже не хотел в этой книге?

Р.: Чтобы он со мной по телевизору поговорил, я бы хотел. Опять-таки люблю выебываться.