Поэтика. История литературы. Кино. - Юрий Тынянов

Однако у Тынянова намеченный подход не получил развития. Другие авторы занимались главным образом «характерами» "Евгения Онегина"; были сделаны интересные наблюдения (в частности, над «автором» романа или «противоречиями» в обрисовке героя), но им предлагались объяснения, лежащие вне специфики стиховой конструкции и поэтики романа в целом. См., например: М. А. Рыбникова. Автор в "Евгении Онегине". — В ее кн.: По вопросам композиции. М., 1924; Н. К. Пиксанов. Из анализов «Онегина». К определению образа Евгения. — В сб.: Памяти П. Н. Сакулина. М., "Никитинские субботники", 1931. (Мы оставляем здесь в стороне собственно лингвистические и стиховедческие работы — В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова. Б. В. Томашевского.) Характерно, что, когда Г. О. Винокур вновь сделал поэтику "Евгения Онегина" предметом исследования, он обратился и к ПСЯ (Г. Винокур. Слово и стих в "Евгении Онегине". — В сб.: Пушкин. М., 1941, стр. 160–162), столь тесно, как было показано, связанной со статьей об "Евгении Онегине". В последнее время появился ряд работ, рассматривающих структуру пушкинского романа: Л. Н. Штильман. Проблемы литературных жанров и традиций в "Евгении Онегине" Пушкина. — American Contributions to the Fourth Intern. Congress of Slavicists. 'S-Gravenhage, 1958; M. Бахтин. Слово в романе. — В его кн.: Вопросы литературы и эстетики. М., 1975; Ю. М. Лотман. Художественная структура "Евгения Онегина". — Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 184. Труды по русской и славянской филологии, IX, 1966; его же. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин". Тарту, 1975 (в двух последних работах идет речь и о структуре персонажей, в частности в связи с идеями Тынянова); В. В. Виноградов. О "Евгении Онегине". — "Русский язык в школе", 1966, № 4; С. Бочаров. "Форма плана". — В его кн.: Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974; Ю. Н. Чумаков. Состав художественного текста "Евгения Онегина". — В кн.: Пушкин и его современники. Псков, 1970.

Публикация статьи Тынянова не только восстанавливает историческую перспективу изучения романа, но и, по-видимому, сыграет ту стимулирующую роль, которую отмечал Виноградов, когда писал, ознакомившись с работой в рукописи, что она настраивает "на решительный пересмотр проблемы композиции "Евгения Онегина", структуры образов его персонажей и специфических особенностей стилей этого романа" ("Русская литература", 1967, № 2, стр. 89; то же: ПиЕС, стр. 15).

102

Имя шишковца в рукописи отсутствует; возможно, Тынянов имел в виду Д. Воронова, употребившего этот термин в "Кратком начертании о славянах и славянском языке" ("Чтения в Беседе любителей русского слова". Чтение 15. СПб., 1816, стр. 40). О термине «отвращение» см. прим. 26 к статье "Ода как ораторский жанр".

103

В статье "Путь Пушкина к прозе" (1922) Б. М. Эйхенбаум писал, что "проза Пушкина явилась как сознательный контраст к стиху" (ЭПр, стр. 220). Возможно, впрочем, что Тынянов, приводя заглавие на память, имел в виду другую статью В. Эйхенбаума (именно на нее он ссылается в статье «Пушкин» см. ПиЕС, стр. 160) — "Проблемы поэтики Пушкина" (1921; см. ЭП, стр. 30–32).

104

Книги "Проблема стихотворного языка".

105

О конструктивной роли примечаний у Пушкина см. в недавней работе: Ю. М. Лотман. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина (проблема авторских примечаний к тексту). — Уч. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та, № 434. Пушкин и его современники. Псков, 1970. Ср.: Ю. В. Манн. Поэтика русского романтизма. М., 1976, стр. 164–167.

106

Из "Опровержения на критики".

107

В черновом варианте далее следовало: "Что касается вопроса об их художественной законченности, то лучший ответ на это дает то обстоятельство, что сам Пушкин печатал их, но уже вне романа (первые четыре строфы IV главы — "Женщины") ".

108

О внесловесных элементах как эквивалентах текста см. в ПСЯ.

109

В шестом варианте статьи после этих слов следует текст, не вошедший в беловую редакцию (или включенный в не дошедший до нас ее конец). Приводим выдержки (полностью — см. сб. "Памятники культуры", стр. 139): "Здесь кульминационный пункт всего романа; здесь сгущение композиционной игры до пределов языковой игры. "Евгений Онегин" принято рассматривать как роман в собственном смысле слова; его нарушающая всякие «правила» (а на деле организующая эти "нарушения") композиция ускользает в настоящее время от привычного взгляда. <…> При таком композиционном начале герой становится одним из отступлений. Необычайно важною становится чисто словесная динамика произведения. Пушкин подчеркивал ее выпуском романа по отдельным главам с промежутками по нескольку лет. Такой выпуск отдельных глав совершенно разрушал всякую установку на «действие» и разрушал статику героя, — делая его единицей словесной динамики <…>"

110

Современное прочтение текстов «продолжений» несколько отличается от приводимых Тыняновым. С замечаниями Тынянова ср. в новейшей работе — о самостоятельности задач послания: Я. Л. Левкович. Наброски послания о продолжении "Евгения Онегина". — В сб.: Стихотворения Пушкина 1820-1830-х годов. Л., 1974.

111

Из письма П. А. Вяземскому от 4 ноября 1823 г.

112

В современных изданиях Пушкина принята иная датировка некоторых из цитируемых Тыняновым писем.

113

Из "Опровержения на критики".

114

Из предисловия к намечавшемуся отдельному изданию VIII и IX глав "Евгения Онегина".

115

Имеется в виду листок с планом полного издания "Евгения Онегина" (1830), найденный П. В. Анненковым в бумагах Пушкина.

116

См. прим. 2 {103}.

117

Термин "звуковой жест" восходит к работам Е. Д. Поливанова. (Е. Д. Поливанов. По поводу "звуковых жестов" японского языка. — "Сборники по теории поэтического языка", вып. 1. Пг., 1916, стр. 31; то же в кн.: Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, стр. 295).

118

В рукописи на полях написано: "Вставить из "Домика в Коломне", III".

119

В «Ленском» Тынянов говорит о "пародической мозаике" цитат в "Евгении Онегине" (часть их раскрыта Пушкиным в примечаниях к роману). "При этом стих несет с собою (при пародической окраске целого) пародию высокой поэзии. Ср. монолог Татьяны с монологом Орлеанской девы Жуковского:

"Простите, мирные долины, Простите вы, холмы, поля, родные;И вы, знакомых гор вершины, Приютно-мирный, ясный дол, простиИ вы, знакомые леса;Прости, небесная краса, Друзья-луга, древа, мои питомцы,Прости, веселая природа; Вам без меня и цвесть, и доцветать;Меняю милый, тихий свет Места, где все бывало мне усладой,На шум блистательных сует… Отныне вы со мной разлучены;Прости ж и ты, мой свобода!Куда, зачем стремлюся я? Так вышнее назначило избранье,Что мне сулит судьба моя?" Меня стремит не суетных желанье".

(VII, 28)

120

Далее в рукописи конспективная запись продолжения:

"Рифмы «Онегина», иностр[анные] слова в рифмах; конечные рифмы строф, каламбурные рифмы целых стихов; рифмы имен. Игра на рифме — ср. кн. Вяземский б.

После рифмы — строфа: ее одическое происхождение] в <…>

Ленский — герой; деформация материала общая, деформация специфическая. Ассоциативная связь героев — парность.

поэтому поэтому

Татьяна Онегин

мать Ленский

Ольга общее

б Среди черновых материалов сохранилось несколько листов, на которых выписано более двухсот примеров типов рифм из "Евгения Онегина".

в Мнение о связи онегинской строфы с одической см. ПиЕС, стр. 157–158.

Материал: литературная полемика с русским романтизмом; ее текучесть и фазы за время создания "Евгения Онегина" целиком отражаются на создании Вл. Ленского. Ленский — пародия. Ленский — герой". Приводим также отрывок из пятого варианта статьи (еще называвшейся "Ленский"): "Ведя эту сложную игру и в мелких и в крупных единицах романа, Пушкин бесконечно усложнил «героя», и нерешенный вопрос Татьяны: "Чудак печальный и опасный…" (VII, 24) предлагается и читателю; в VIII главе его предлагает уже сам автор от своего имени (VIII, 8) и тут же дает ответ, восстанавливающий слишком уклонившуюся в пародию основную линию героя, возвращающий ее к прежнему сомнительному равновесию. Таким образом, колеблющаяся (быть может, и для самого автора) тень самим своим колебанием делается одним из опорных пунктов произведения: вопрос Татьяны приобретает значение композиционной пружины, одного из узлов романа; "кто же он?" — излюбленный «незнакомец» авантюрного романа, подлежащий разгадке, — здесь загадочен вследствие сложных эмоциональных колебаний стиха. Разгадкой героя была занята критика от Булгарина, видевшего в Онегине «повесу», до Белинского и Иванова-Разумника, видевших в нем одну из ипостасей души Пушкина. Нигде с такой силой не сказалась сложная, колеблющаяся эмоциональная линия героя, как в Ленском". (Другие планы, варианты и некоторые черновые фрагменты см. в указ. публикации в сб. "Памятники культуры".)