Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер

— Гони в Старинки! Подмогу надо вызывать! Иначе пропадут степняки!

Из-за леса еще продолжал доноситься шум боя. Грохота взрывов и треска пулеметов слышно больше не было, а только вразнобой стучали пистолеты, да время от времени бухали ружья.

— Добивают твоих союзников, — с издевкой сказал Ламех.

— Это еще надо посмотреть, кто кого добивает. — Зяблик едва сдерживал желание вцепиться аггелу в глотку.

Несколько выстрелов донеслось и с противоположной стороны, оттуда, где пролегала проселочная дорога, по которой разномастное воинство Отчины должно было двигаться на подмогу степнякам.

— Не спешит что-то ваша гвардия, — прокомментировал это событие Ламех. — Шаг широкий, да редкий… Лучше бы они назад повернули, пока не поздно. Глядишь, кто-нибудь и спасся бы… Ну а что ты про себя самого, керя, решил? Учти, что долго думать вредно, вши в голове заведутся.

— Ты, конечно, паренек ушлый, — произнес Зяблик с расстановкой. — Как утка. Но твой фенькин номер нынче не пройдет. Заваруха только начинается, а ты уже баланс подбиваешь… Давай подождем чуток.

— Ваньку валяешь? — Ухмылка окончательно сползла с лица Ламеха, уступая место садистскому оскалу. — Смотри, как бы перебор не случился. Если с тобой сговориться не получится, мы вашу ученую крысу, Левку Цыпфа, в оборот возьмем. Или кралю его сисястую. Остальные-то ваши вроде дубанулись все. И ментяра тот хитрожопый, и медичка психованная.

Чтобы не дать потоку слепой ярости вырваться наружу. Зяблик так сжимал зубы, что челюсти стала сводить судорога. По его прикидкам, действие бдолаха должно было ослабнуть по крайней мере наполовину, но Ламех все еще оставался смертельно опасным противником. Если что и могло помочь сейчас Зяблику, так только самообладание и осторожность.

Победить Ламеха можно было лишь в скоротечном, мгновенном бою, и ему не оставалось ничего другого, как терпеливо дожидаться этого решающего мгновения.

Выстрелы, похоже, звучали уже по всему протяжению дороги — как будто бы стебанутые шизики невпопад перестукивались на барабанах.

Когда бричка, едва не переломав на колдобинах рессоры, примчалась в Старинки, ополчение Отчины уже готовилось к бою, причем если «Справедливая расправа» в полном составе уже тронулась в путь, то некоторые горе-вояки еще только перематывали портянки и наспех чистили оружие.

Едва лишь голова колонны выползла за околицу, как слева и справа начали постреливать, сначала как бы только для острастки, а потом и на поражение. Первой жертвой снайперов пала сестра Бациллы Марина, которой на время боя было доверено небогатое медицинское хозяйство анархо-радикалов.

Убедившись, что девушка мертва (пуля поразила ее прямо в дугу аорты), Цыпф велел положить сумку с медикаментами и хирургическим инструментом в бричку.

— Ты с Верой Ивановной столько времени рука об руку ходила, — сказал он Лилечке. — Пора уже и разбираться в военно-полевой медицине.

Вскоре аггелы перестали таиться по ямам и зарослям. Теперь они преследовали колонну почти в открытую, нанося ей все более заметный урон. Отвечали им скупо — берегли патроны, — и рогатые, число которых увеличивалось с каждым пройденным километром, наглели все больше и больше. Тактика их действий напоминала поведение охотничьих собак, старающихся любой ценой, вплоть до собственной жизни, задержать продвижение крупного и опасного зверя.

Среди анархистов всех конфессий (да и ополченцев тоже) нашлось немало горячих голов, рвавшихся испытать свои силы в ближнем бою, но Цыпф передал с посыльными категорический приказ не поддаваться на провокации диверсионных групп, а продолжать марш.

Когда какая-нибудь особо дерзкая шайка аггелов приближалась к колонне на расстояние, позволявшее превратить превентивный обстрел в настоящее побоище, против них в срочном порядке посылали тележку с Пыжловым-младшим, пулемет которого каждый раз давал достойный, а главное, результативный отпор наглецам.

— Эх, нам бы сейчас хоть полсотни добрых всадников с пиками! — воскликнул Цыпф с душевной болью. — Сразу сдуло бы эту гнусину поганую.

Впереди то затихал, то вновь разгорался грохот боя, производимый исключительно ружьями и пистолетами врага. Степняки сражались оружием бесшумным, саблями и стрелами, а противника могли запугать исключительно своими боевыми воплями. Как раз этих воплей, свидетельствующих о нерастраченном боевом духе воинов, очень недоставало сейчас Цыпфу.

— …Посуди сам, — продолжал тянуть волынку Зяблик. — Что, если я сейчас переметнусь на вашу сторону, а верх возьмут другие? Как мне тогда из этой подлянки прикажешь выкручиваться?

— Возьмешь да удавишься! — Ламех уже начинал беситься. — Не в тебе ведь дело! Укажешь нам дорогу в Эдем, а потом поступай, как знаешь! Захочешь — уйдешь, захочешь — у нас останешься. Силком тебя держать никто не будет. А насчет сомнений, это ты зря. Не одолеют курицы ястреба. И вороны не одолеют.

— Это вы, стало быть, ястребы?

— Да! Ястребы! Мы живой кровью питаемся! А вы помоями, ну в крайнем случае падалью.

Ламех на секунду умолк, словно прислушиваясь к чему-то еще неопределенному, но чрезвычайно значимому для него (спрашивается, что такого интересного можно было услышать в грохоте боя, гуляющем по лесу и ползущем по дороге).

Возможно, наступило то самое решающее мгновение, которого так ожидал Зяблик. На пистолет надежды почти не было — Ламех не позволил бы и за рукоять ухватиться (недаром ведь он даже не стал разоружать Зяблика). Надежда была только на свои собственные руки, ноги, зубы да еще на толедский кинжал, клейменный знаком волка. Еще до встречи с Ламехом Зяблик переложил его из голенища в рукав.

Несомненно, что аггел был если и не встревожен, то весьма озадачен чем-то, недоступным для чужого уха (бдолах, кстати говоря, сильно обострял все человеческие чувства). Глядя как бы и мимо Ламеха, Зяблик периферийным зрением фиксировал малейшие нюансы его мимики, даже перемену в выражении глаз.

Вот что-то неуловимо дрогнуло в лице аггела, словно булавка вонзилась в нерв… Вот рука потянулась к вороту рубашки, в разрезе которой была видна черная тесемочка… (Что именно носят на таких тесемочках каинисты, не верующие ни в Бога, ни в черта, было очень хорошо известно Зяблику.) Все! Дальше тянуть нельзя! С Ламехом, принявшим новую порцию бдолаха, не справился бы, наверное, даже самый могучий из населяющих Эдем нефилимов. Надо было действовать без промедления. Зяблик, как говорится, затаил дыхание.

Рука аггела скользнула за пазуху и почти сразу появилась обратно (счет шел уже даже не на секунды, а на доли секунды). Пальцы Ламеха сжимали черный бархатный мешочек, размером не превышающий подушечку для иголок. Зяблик поудобнее перехватил рукоятку кинжала, предназначенного для сведения счетов в придворных интригах и для оказания последней милости поверженному противнику.