Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

И вот теперь, когда и вдова Пушкина, и его отец находились в Михайловском, начались работы по установке памятника.

Еще не осела земля на могиле первого Поэта, и хлопотами близких ему людей только-только начались работы по установке надгробия, а Россия уже готова была принести очередную жертву — шли последние дни жизни М. Ю. Лермонтова.

В числе тех, кто оказался рядом с ним, — один из старых приятелей, чье имя, подобно имени Герострата, сохранит история — Николай Мартынов. Роковое имя…

А тем временем в конце мая Лермонтов и Алексей Столыпин-«Монго» приехали в Пятигорск и подали коменданту рапорты о болезни и ходатайства о разрешении лечения минеральными водами. Такие разрешения были получены, и друзья сняли дом в Пятигорске у капитана В. И. Чулаева. В соседних домах остановились М. П. Глебов, А. И. Васильчиков, С. В. Трубецкой[123] и Н. С. Мартынов — их старые приятели по Петербургу и Кавказу.

|

А. А. Столыпин был на два года моложе Лермонтова. Они вместе учились в юнкерской школе, а затем, выпущенные в лейб-гвардии Гусарский полк, жили на одной квартире сначала в 1835–1836 гг. в Царском Селе, а затем, после возвращения Лермонтова из первой ссылки, — в Петербурге. Сын П. А. Вяземского, князь Павел Петрович, вспоминал:

«…В последний приезд Лермонтова я не узнавал его. Я был с ним очень дружен в 1839 году. Когда я возвратился из-за границы в 1840 году, Лермонтов в том же году приехал в Петербург. Он был чем-то встревожен, занят и со мною холоден. Я это приписывал Монго Столыпину, у которого мы видались. Лермонтов что-то имел с Столыпиным и вообще чувствовал себя неловко в родственной компании. Не помню, жил ли он у братьев Столыпиных или нет; но мы там еженощно сходились. Раз он меня позвал ехать к Карамзиным: „Скучно здесь, поедем освежиться к Карамзиным“. Под словом освежиться он подразумевал двух сестер княжен Оболенских, тогда еще незамужних[124]. Третья сестра Софья Васильевна (1822–1891. — Авт.) была тогда замужем за князем Мещерским. Накануне отъезда своего на Кавказ Лермонтов по моей просьбе мне перевел шесть стихов Гейне „Сосна и пальма“. Немецкого Гейне нам принесла С. Н. Карамзина»{638}.

В свете А. А. Столыпин был больше известен под дружеским прозвищем «Монго», которым был обязан Лермонтову, в 1836 г. посвятившему ему шуточную поэму «Монго».

Алексей Аркадьевич был средним сыном обер-прокурора Сената Аркадия Алексеевича Столыпина (1778–1825) и Веры Николаевны, урожденной Мордвиновой (1790–1834), дочери адмирала Николая Семеновича Мордвинова (1754–1845), члена Государственного совета, который во время суда над декабристами был единственным из членов следственной комиссии, кто высказался против смертного приговора. Рылеев в 1823 г. посвятил ему оду «Гражданское мужество» (в 1825 г. воспел в стихах и его дочь Веру). В 1826 г. Пушкин посвятил Мордвинову свое послание «Под хладом старости угрюмо угасал…»

Старшим из сыновей Столыпиных был Николай (1814–1884), начавший свою карьеру камер-юнкером в одно время с Пушкиным и служивший чиновником Министерства иностранных дел под началом всесильного графа Нессельроде. «Булька Столыпин», — как называла его А. О. Смирнова (Россет).

Младшим сыном (если не считать 16-летнего Александра, умершего в 1839 г.) был Дмитрий (1818–1893), которого с Лермонтовым особенно сближало увлечение музыкой, он даже написал впоследствии романсы на его стихи: «Два великана» («В шапке золота литого») и «Люблю тебя нездешней страстью» (отрывок из «Демона»).

Именно Дмитрий Аркадьевич, писатель и общественный деятель, купил у Константина Александровича Булгакова, сына московского почт-директора, оставленный тому ревностным почитателем А. С. Пушкина художником Павлом Петровичем Соколовым (1826–1905), сыном знаменитого портретиста П. Ф. Соколова, альбом иллюстраций к «Евгению Онегину».

Кроме сыновей, в семье Столыпиных было и три дочери: Вера Аркадьевна (ок. 1820–1853), замужем за Давидом Голицыным (1814–1855), воспетая князем П. А. Вяземским; Екатерина Аркадьевна (1824–1852), замужем за Николаем Аркадьевичем Кочубеем (?–1864), впоследствии женившимся на дочери декабриста С. Г. Волконского — Елене Сергеевне (1834–1916), по первому мужу Молчановой, по третьему — Рахмановой; Мария Аркадьевна (1819–1889), в 1837 г. вышедшая замуж за поэта Ивана Александровича Бека (1807–1842), переводчика «Фауста» Гете, в 23 года оставшаяся вдовой с 3-летней дочерью Машей[125] (1839–1866).

В конце 1836 года серьезно заболевший Лермонтов был отпущен из полка домой и остановился на петербургской квартире своей бабушки Е. А. Арсеньевой на Садовой улице (ныне дом № 61). Лечил его все тот же доктор Н. Ф. Арендт, который руководил лечением умиравшего Пушкина. Он-то и поведал Лермонтову о дуэли и предсмертных страданиях Поэта.

Больного родственника воскресным днем заехал навестить Николай Столыпин, живший неподалеку, в Никольском переулке. Разговор неизбежно коснулся дуэли Пушкина с Дантесом. Столыпин был на стороне француза, считая, что тот был Пушкиным оскорблен и поэтому не мог поступить иначе, а как иностранец не мог быть предан суду в России.

Нетрудно представить себе негодование Лермонтова, понимавшего, что мнение Н. А. Столыпина — это мнение определенного великосветского круга. Резкий разговор двух приятелей стал поводом к созданию заключительной строфы стихотворения «Смерть Поэта»[126]:

«А вы, надменные потомки…»

| |

Н. Н. Пушкина — брату Дмитрию в Полотняный Завод.

«5 июня. 1841 г. Михайловское.

Хотя я не писала тебе в своем последнем письме, дорогой и добрейший брат, что я не осмеливаюсь настаивать и просить тебя прислать мне деньги, которые ты обещал, я, однако, все же вынуждена снова докучать тебе. В моем затруднительном положении я не знаю больше никого, к кому могла бы обратиться. Наступило время, когда Саша и я должны вернуть Вяземскому 1375 рублей. Потом, так как я дала поручение подыскать в П<етербурге> квартиру, придется давать задаток. Следственно, если ты не придешь мне на помощь, я, право, не знаю, что делать. Касса моя совершенно пуста, для того чтобы как-то существовать, я занимаю целковый у Виссариона (слуга Натальи Николаевны. — Авт.), другой — у моей горничной, но и эти ресурсы скоро иссякнут. Занять здесь невозможно, так как я никого тут не знаю. Ради бога, любезный и дражайший братец, прости меня, если я тебе так часто надоедаю по поводу этих 2000 рублей. Надеясь на твое обещание, я соответственно устроила свои дела, и эта сумма — единственная, на что я могу рассчитывать для расплаты с долгами и на жизнь до сентября.