Большой круг - Мэгги Шипстед

не просто все свое состояние, но и полномочия в бизнесе, какие только мог завещать. «По собственному усмотрению принимать решения, какие она считает целесообразными».

Единственным, кто рвал и метал, оказался Клиффорд, второй сын, дурень, может быть, понимая, что из четырех выживших сыновей Файферов меньше прочих заслуживает права голоса. Ллойд, более сентиментальный, чем Матильда, доверил Клиффорду, по крайней мере номинально, отстаивать интересы семьи в пароходстве. Тот все запорол, даже будучи надежно отстраненным от реальной власти, и Матильда уволила его при первой же возможности. Она, конечно, не выставила его на улицу, но, дав много денег, предупредила, подачек больше не будет, и посоветовала уехать куда-нибудь за границу и предаться экономному разврату. (Как подозревала Матильда, Ллойд поставил ее главной, отчасти поскольку знал: она сделает то, на что у него не хватало сил.) Клиффорд переехал на Сент-Томас, женился на карибской девушке, и у них родилось трое детей, однако Матильда не доставила ему удовольствия и не стала поднимать скандал.

Генри, старший и самый способный, еще при жизни Ллойда стал вице-президентом «Либерти ойл», крупнейшей, с отрывом, их компании, и Матильда ее не трогала. Генри исполнилось сорок шесть; его жена, с которой он воспитывал своих четверых сыновей, не вызывала у Матильды презрения.

Господи, благослови Генри.

Роберт, третий по старшинству, тоже работал в «Либерти ойл». Он не блистал, но и не тянул вниз, в обществе был учтив, хоть и не очень интересен, так и не женился, а ведь ему уже сорок три. Матильда полагала, он голубой.

Следующий Леандр. Каким бы он стал, если бы не дифтерит?

Потом шел Джордж, дорогой Джорджи, дитя, появившееся на свет из темных недр ее скорби по Леандру. Когда умер Ллойд, ему исполнилось всего двадцать четыре года, он единственный из ее сыновей воевал, и теперь будущий геолог заканчивал докторантуру в Колумбийском университете и, женившись на милой девушке, растил двоих детей. Благодарность Матильды за его возвращение с Тихого океана была безгранична, как космос. Она не перенесла бы утраты еще одного сына, а Ллойда убила война, это она знала. В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу, а через несколько дней, в семьдесят четыре года, Ллойд Файфер умер от сердечного приступа по дороге на работу. Матильда считала, что сердце просто не выдержало накала бешенства, испытываемого им по отношению к стране его отца.

На похороны пришло множество женщин в трауре. Матильда пыталась вычислить, кто из них был любовницей мужа, но в унылом раздражении бросила.

Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы разобраться в разнообразных финансовых делах Ллойда, одновременно отбивая атаки конкурентов. Почувствовав, что крепко держит бизнес в руках, Матильда продала некоторые авуары, реструктурировала другие и ушла, купив погибающее издательство «Уэнслес и сыновья».

– Почему вдруг книги? – спросил Генри. – Почему не благотворительность? Я знаю множество попечительских советов, которые будут счастливы, если ты к ним присоединишься.

– Люблю книги, – ответила Матильда. – Попечительские советы мне не интересны.

А кроме того, она дала жизнь пятерым сыновьям, прожила почти сорок лет с волокитой и теперь имела свободу поступать, как ей угодно. Может, именно поэтому Ллойд и оставил ее за главную. Может, таким способом в очередной раз не прямо попросил у нее прощения.

После Перл-Харбора она решила переиздать тысячи книг «Уэнслеса» в бумажных обложках и пожертвовать их армии. Это была ее идея – мягкие обложки. Жест объяснялся искренней доброй волей, но она думала, что юноши, вернувшись домой, и дальше захотят читать. Продажи радовали. Отчасти благодаря ей удобные и доступные книги в бумажных обложках перестали считаться мусором.

Матильда живет недалеко от Брайант-парка и пришла именно оттуда, резко свернув с Сорок Второй улицы и пройдя в стеклянные двери здания, где находится главная контора «Уэнслес». Из лифта она идет прямо в свой кабинет, не обращая внимания на приветствия секретарш и машинисток, похожие на писк птенцов в гнездах. Она выбрала себе кабинет на пятом этаже, где сидят редакторы, а не на четвертом, где отделы продаж и бухгалтерия; некоторых редакторов видно через полуоткрытые двери; они вечно читают, а иногда читают и говорят по телефону одновременно.

– Не отменила? – спрашивает Матильда секретаршу Ширли, прошедшую за ней в кабинет.

Она бросает берет на книжную полку и небрежно опускает пса Пиджена на пол. На всех доступных поверхностях поверх бумажных завалов, перевязанных веревками рукописей, эскизов обложек, вырезок, писем высятся стопки книг.

Ширли ставит серебряную миску с водой для Пиджена, берет с полки берет и аккуратно кладет его на вешалку.

– Нет, пока нет.

* * *

Вскоре после смерти Ллойда Матильда вдруг задумалась об Эддисоне Грейвзе. Ллойд, как она смутно помнила, говорил ей, что Эддисона выпустили из Синг-Синга, но потом… ничего.

И спросить в общем-то не у кого. Ничего не знали даже старейшие служащие L&O, а юрист Честер Файн умер. Пока Эддисон сидел, Ллойд постепенно перестал его упоминать. Матильда сочла конец их дружбы естественным, печальным следствием гибели «Джозефины» и неопределенности, окружавшей скверные слухи. Возможно, громко защищая Эддисона, Ллойд проявил бы мужество, но ему приходилось думать обо всей компании, о тысячах работников. А утонувшие пассажиры и члены экипажа? Разумеется, их семьи нуждались в… только не в козле отпущения. Разумеется, к ним надо было отнестись со всей справедливостью. Трагедия, что погибла странная молодая жена Эддисона, но по крайней мере спасли детей.

– Он тебе не рассказывал? – в необъяснимом ужасе спросил Генри.

Они сидели одни в конторе «Либерти ойл» друг напротив друга за столом, заваленным папками и бухгалтерскими книгами.

– Что?

И Генри передал ей слова отца о контрабанде ящиков с пулями, снарядами и нитроклетчаткой, а потому именно он, практически несомненно, виноват в гибели корабля, хотя позволил Эддисону взять вину на себя.

– Он кое-как постарался восстановить справедливость, – сказал Генри, – но никогда бы публично не признался, а, вероятно, для Эддисона Грейвза имело значение лишь это. Отправлять такой груз было верхом идиотизма. Конечно, та поставка никак не могла повлиять на военную экономику. Символический жест. А потом ему пришлось стыдиться до самой смерти.

Матильда пристально посмотрела на сына и, помолчав, спросила:

– Что случилось с детьми? Их ведь отправили к дяде? В Вайоминг?

– Кажется, в Миннесоту.

– У нас есть адрес?

– По-моему, да. Где-то. – Осторожный взгляд: – Почему ты спрашиваешь?

– Я бы хотела им помочь. Не знаю чем.

– Возможно, нам не удастся их найти. Они уже выросли.

– Я бы попыталась.

– Не уверен, что хочу ворошить прошлое.

– Генри! – Матильда вложила в восклицание всю силу упрека.

К тому времени, когда нашелся старый адрес Уоллеса Грейвза в Миссуле (Монтана), тридцать девятый год перешел в сороковой. Германия оккупировала Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, Францию. Матильда написала письмо и отправила его. Ответа она не получила, однако и письмо не вернулась. Она написала еще. В войну Матильда писала раз в несколько месяцев, причем более или менее одно и то же: она пытается отыскать детей Эддисона и Аннабел Грейвз, поскольку хочет знать, что с ними стало, и попытаться вернуть долг. В сорок пятом году она писать перестала.

В сорок седьмом получила ответ.

* * *

И теперь Ширли стучит в дверь, пропуская высокую, худую, осторожную светловолосую женщину в шерстяных брюках и длинном плаще без пояса. Пиджен тявкает и мечется.

– Цыц! – Матильда поднимает его с пола и протягивает руку Мэриен.

У той сильное рукопожатие. На вид она старше своих лет, ей должно быть тридцать три – тридцать четыре, постарше Джорджи. На лице морщинки от прищуров и тревог, вид многоопытный. От отца унаследовала костлявость, но зато у нее невероятно бледные волосы и глаза матери, выцветшие, будто они долго пролежали на солнце.

– Чай? Кофе? – спрашивает Ширли. – Могу я взять ваш плащ?

– Нет, спасибо, – отвечает Мэриен.

– Выглядите соответственно, – говорит Матильда.

– Соответственно чему?

– Ширли, закройте, пожалуйста, дверь, – велит Матильда. Они остаются одни и садятся напротив друг друга за письменный стол. – Ну, вот мы и встретились.

Мэриен осматривает кабинет, но молчит. Матильда ждет, ее не пугает молчание. Наконец Мэриен прерывает его:

– Никогда еще не летала на пассажирском самолете.

– И?

– Нормально.