Беззащитные гиганты - Дейв Кэрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В гараже при бензоколонке мы смыли пыль с лиц и рук. Потом остановились у лавочки, чтобы запасти для меня пива на весь долгий ночной переход. Пиво было холодное — первое за много дней холодное пиво, и я завернул его в газеты. Наступил вечер, и я подумал, что носороги, наверно, томятся жаждой, ведь на закате они идут на водопой. А напоить их в клетках невозможно, мы уже пробовали: они бросались на ведра и расплющивали их. Придется им терпеть до самого Гона-ре-Жоу.
Глава двадцать шестая
По хорошей дороге, что вела на Биндуру, грузовики развили непривычно высокую после долгого передвижения ползком скорость — до шестидесяти с лишним километров в час. С началом заката суровые желто-бурые краски ландшафта сменились серо-лиловыми, а горизонт занялся огромным молчаливым багрово-оранжево-желтым пламенем, потом буш окутала темнота, и только запад еще оставался багровым. Лучшее время дня в Африке… Я откупорил первую после Ньямахобоко бутылку пива, первую, за много-много дней, холодную бутылку.
— Может, угостить рабочих? — спросил я.
— Лучше не надо, — откликнулся молодой Невнн.
Сразу за Биндурой пошел гудрон. Часы показывали без пяти шесть, пора докладывать по радио в управление, как идут наши дела. Мы свернули на обочину и остановились. Мимо с ревом проехали наши грузовики; мы помахали, и водители помахали в ответ. Катящие в сторону Гона-ре-Жоу клетки с носорогами отлично смотрелись на фоне заката. Мы включили рацию и стали ждать, когда будет ровно шесть, и я откупорил еще бутылку пива, и Невин позволил себе сделать глоток — для дезинфекции, и в динамике было слышно, как люди из отрядов по борьбе с мухой цеце докладывают в свой отдел итоги прошедшего дня. Жуткие итоги… Охотникам службы по борьбе с мухой цеце вменено в обязанность очищать от дичи две широкие полосы, пересекающие Южную Родезию; одна полоса, длиной около тысячи километров, — на севере, на верхней части уступа реки Замбези, другая, длиной около двухсот километров, — на юго-востоке. Это в общей сложности пятьдесят семь тысяч квадратных километров, которые охотникам надлежит очищать от дичи: убивать, убивать, убивать подряд всех копытных, убивать, чтобы уморить голодом проклятую муху цеце, заражающую человека смертельной сонной болезнью, а домашних животных болезнью нагана; муху цеце, переносчицу трипаносом, простейших организмов класса жгутиковых, проникновение которых в кровь человека вызывает высокую температуру, потом сонливость, потом долгое угасание и, наконец, смерть. Трипаносомы паразитируют в крови диких животных, мухи сосут эту кровь, потом садятся на домашний скот и на человека и вводят в их кровь паразитов. Сонная болезнь ужасна, борьба с ней тоже ужасна. Истреблять животных, чтобы уморить голодом муху… Далеко-далеко за черно-багровым горизонтом охотники на отведенном им участке буша сидели в своих «лендроверах» и поочередно докладывали об итогах.
— Номер четыре тысячи семьсот пятьдесят семь, взрослый бородавочник, самец.
— Понял, — отвечали из отдела.
— Номер четыре тысячи семьсот пятьдесят восемь взрослая антилопа куду, самка.
— Понял.
Ежегодно в названных полосах отстреливают огромное количество копытных. В распоряжении старшего егеря двадцать пять охотников-африканцев, которые каждый день на рассвете выходят из базового лагеря и каждый вечер возвращаются с отчетом, сколько и каких животных убито, и каждый вечер старший егерь докладывает по радио об итогах в свой отдел. Я понимаю, это необходимо. Единственный способ преградить путь мухе цеце — это морить ее голодом, этакая политика «выжженной земли», проводимая всеми африканскими странами. Без таких кордонов цеце распространится по всей стране, убивая на своем пути людей и домашний осот. Не будет кордонов — африканцы останутся без скота, вся экономика рухнет. Специалисты говорят, что другого выхода нет, и почему бы мне им не верить. Но все равно эти реляции производили удручающее впечатление.
Поздно вечером мы проехали через Солсбери, сделав остановку, чтобы заправиться горючим и купить себе и водителям рыбы с жареной картошкой, галет и шоколада, носороги по-прежнему лежали в своих клетках, и вид у них был довольно жалкий, и детеныш звал свою родительницу. У бензоколонки один полицейский спросил:
— Что там у вас в клетках?
— Носороги, — ответил я.
— Ох уж эти остряки! — сказал он.
Наши машины ехали через ночь с интервалом два-три километра, скорость по гудрону — восемьдесят километров в час, впереди «фольксваген», за ним, прорезая фарами тьму, два грузовика с четырьмя огромными клетками, в которых четыре несчастных зверя лежали и слушали, как гудят моторы и шуршат колеса. Наверно, при такой скорости ночью им в кузовах было холодновато. И, наверно, их мучила жажда. Встречные машины попадались редко, и так же редко видели мы огоньки ферм. Через Энкелдоорн проехали в полночь и ничего от этого не потеряли. Я гнал от себя сон, чтобы Невин не заскучал. Чем заняться? Размышлениями, разговором, созерцанием скользящей мимо африканской ночи; курить уже совсем не хотелось. Ночь тянулась бесконечно долго. Но вот редколесье сменилось кустарниковым велдом, пошли плантации сахарного тростника. Рассвет застал нас в Траянгле; было очень тихо и очень красиво. Носороги совсем приуныли. После Буффало-Рейнджа мы свернули с гудрона, взяв курс на широкие просторы Гона-ре-Жоу. Пропустили вперед один из грузовиков, водитель которого хорошо знал дорогу; у второго грузовика мотор был послабее, и он шел за нами. Мы проехали почти тысячу километров от Ньямасоты, и долгий путь сказывался не только на людях, но, надо думать, и на носорогах тоже.
Глава двадцать седьмая
В девять утра мы въехали в Гона-ре-Жоу: пять тысяч двести квадратных километров заповедной территории. В зоне кустарникового велда намного жарче, чем на плато, и деревья здесь зеленее, и с холма было видно темно-зеленую полосу пышной растительности вдоль берегов широкой девственной Лунди, извивающейся на фоне огромного, простертого до самого горизонта лилового ковра буша. В это время года Лунди мелеет, но все равно воды было вдоволь, и отлогие берега из чистого светлого речного песка, шириной до пятидесяти-шестидесяти метров, напоминали пляжи; выше шли раскаленные серые камни, а вдоль кромки воды ярко зеленел высокий камыш. Сверху Лунди казалась синей,
