Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса» - Даниил Тумаркин

Миклухо-Маклай считал, что, когда начнут плодоносить растения на плантациях и разовьется взаимовыгодная торговля с другими островами Океании и с Австралией, его детище станет самоокупаемым. Но где взять деньги на первоначальное финансирование проекта? «Я предложил бы, — писал путешественник, — установить сотрудничество с несколькими филантропически настроенными капиталистами — людьми, которые не только будут искать больших прибылей, но пожелают сослужить службу человечеству, способствуя распространению цивилизации».

В заключение Миклухо-Маклай заявил, что в случае успешной реализации его проекта он «был бы в состоянии от имени Большого Совета тамо боро пригласить правительство Великобритании учредить консульство в этой части Новой Гвинеи, что, возможно, привело бы в дальнейшем даже к испрашиванию Большим Советом британского протектората над Берегом Маклая Новой Гвинеи». Это ни к чему не обязывающее упоминание о возможности протектората было включено в проект, очевидно, для того, чтобы обеспечить ему поддержку или хотя бы благожелательный нейтралитет английских властей.

При оценке документа привлекает внимание прежде всего его широкая гуманистическая направленность, которая не исчерпывается стремлением спасти обитателей Берега Маклая от колониального порабощения. Начнем с того, что в этом проекте ярко отразились антирасистские позиции ученого, его убеждение в равной способности всех народов — независимо от расы и места на шкале общественных форм — развивать свою культуру, двигаться по пути прогресса. Если многие современные Миклухо-Маклаю антропологи (не говоря уже о колониальных чиновниках и торговцах) считали папуасов «недочеловеками», то русский ученый, исходя из своих научных убеждений и личного знакомства с жителями Берега Маклая, не сомневался в возможности «поднять уровень их цивилизации».

Проект Миклухо-Маклая имел еще две примечательные особенности, необычные для той эпохи: в качестве первоочередной меры в нем выдвигалось открытие школ и в то же время ни слова не говорилось об обращении новогвинейцев в христианство, о приглашении на Берег Маклая миссионеров. Эти особенности проекта отнюдь не случайны. Путешествуя по островам Океании, ученый убедился в том, что христианские проповедники нередко выступают в качестве авангарда иностранных пришельцев. Некоторые миссионеры, как писал Миклухо-Маклай, занимались «под маскою наставников и друзей туземцев деятельностью тредоров»[737]. Но еще важнее было, по мнению путешественника, то обстоятельство, что даже те миссионеры, которые искренне желали добра островитянам, своей деятельностью фактически расчищали путь «к вторжению тредоров, с их аксессуарами: введению в употребление спиртных напитков, огнестрельного оружия, распространению болезней, проституции, вывоза туземцев силою или обманом в рабство и т. д.»[738]. Эти «благодеяния цивилизации», как подчеркивал Миклухо-Маклай, «едва ли уравновешиваются умением читать, писать и петь псалмы»[739]. Неудивительно, что путешественник отнюдь не желал содействовать появлению миссионеров на Берегу Маклая.

Встреча с миссис Кларк

В конце декабря 1881 года в Сидней пришла русская эскадра под командованием контр-адмирала А.Б. Асланбегова, в составе крейсера «Африка» и клиперов «Пластун» и «Вестник», которая совершала многомесячное учебно-тренировочное и ознакомительное плавание по портам Тихого океана. Миклухо-Маклай решил воспользоваться этим визитом, чтобы совершить давно откладываемую поездку в Россию, где он не был уже 12 лет. Путешественник решил отправиться в Россию прежде всего по финансовым соображениям: собранные для него по подписке деньги быстро таяли, а его долг батавской фирме продолжал возрастать. Более того, как видно из письма ученого П.П. Семенову от 9 ноября 1881 года, Миклухо-Маклай начал задумываться о необходимости приступить без дальнейших промедлений к обработке и подготовке к печати дневников и других материалов своих экспедиций. Он надеялся, что в Петербурге сумеет достать деньги как для уплаты тяготивших его долгов, так и на то, чтобы прожить в Австралии «года два, не думая о добывании хлеба насущного»[740] — срок, как ему казалось тогда, достаточный для осуществления его замыслов.

Была у Миклухо-Маклая и своего рода «сверхзадача»: попытаться убедить русское правительство, что, в условиях начавшегося тогда заключительного этапа колониального раздела Океании, Россия должна позаботиться о своих геополитических интересах и в этих целях поддержать его деятельность на Берегу Маклая, а также создать военно-морскую станцию на одном из островов.

Николаю Николаевичу было нелегко принять решение покинуть Австралию и отправиться в дальнюю и неизбежно длительную поездку в Россию. Ведь прошло всего лишь несколько месяцев, как осуществилась его заветная мечта о создании биологической станции и он приступил там к научным исследованиям. «Мне было весьма жаль оставить мои работы в Сиднее только что начатыми», — писал он на пути в Россию[741]. К этому примешивались сугубо личные мотивы: предстояла разлука с возлюбленной, с которой он, познавший на своем пути немало женщин, решил навсегда связать свою жизнь.

На берегу залива, в пешеходной доступности от маленького мыса, где была построена биологическая станция, находилась усадьба Кловелли — двухэтажное здание, окруженное тенистым парком. Здесь жил со своим многочисленным семейством один из известнейших австралийских политиков второй половины XIX века, крупный землевладелец Джон Робертсон (1816 — 1891). На протяжении трех десятилетий он заседал в парламенте колонии, неоднократно был министром и главой правительства Нового Южного Уэльса, но в историю Австралии вошел прежде всего как автор законов, облегчивших доступ к земле десяткам тысяч переселенцев и при этом не слишком затронувших интересы старой земельной аристократии, с которой он был тесно связан как деловыми, так и родственными узами.

Занимая различные министерские посты в коалиционном правительстве Паркса, Робертсон не только одобрил идею Миклухо-Маклая о создании биологической станции, но и помог ему в выборе подходящего участка, способствовал выделению правительственных ассигнований на сооружение станции и, более того, как свидетельствуют документы, хранящиеся ныне в архиве Сиднейского университета, наблюдал за ее сооружением, вникая в различные хозяйственные детали. Робертсон, несомненно, был личностью незаурядной. Властный нрав и изощренное политиканство, склонность к финансовым спекуляциям, не раз доводившим его до банкротства, сочетались у него с заботой о социальной стабильности и глубоким пониманием особенностей развития английских колоний на пятом континенте, ведущих их к неизбежной интеграции в рамках Британской империи.