Любовь среди руин. Полное собрание рассказов - Ивлин Во

она. – Да потому, что я беспокоилась, разумеется. Я не думала, что ты это знаешь.

– Я в самом деле ходил?

– Ну да, несколько раз… и в Лондоне, и здесь. Я сначала думала, это не важно, а позавчера ночью застала тебя на балконе, около этой ужасной дыры. И уж тут испугалась. Но теперь все уладится. Доктор Маккензи назвал мне специалиста…

Вполне может быть, подумал Джон Верни, очень похоже на правду. Десять дней он день и ночь думал об этой бреши в перилах, о выломанной решетке, об острых камнях, торчащих из воды там, внизу. И вдруг он почувствовал, что надежды его рухнули, все стало тошнотворно, бессмысленно, как тогда в Италии, когда он лежал, беспомощный, на склоне холма с раздробленным коленом. Тогда, как и теперь, усталость была еще сильней боли.

– Кофе, милый?

Он вдруг вышел из себя.

– Нет! – Это был почти крик. – Нет, нет, нет!

– Что с тобой, милый? Успокойся. Тебе плохо? Приляг на диван у окна.

Он послушался. Он так устал, что насилу поднялся со стула.

– Ты думаешь, кофе не даст тебе уснуть, дорогой? У тебя такой вид, – кажется, ты уснешь сию минуту. Вот, ложись сюда.

Он лег и, словно прилив, что, медленно поднимаясь, затопил камни внизу, под балконом, сон затопил его сознание. Он клюнул носом и вдруг очнулся.

– Может быть, открыть окно, милый? Впустить свежего воздуха?

– Элизабет, – сказал он, – у меня такое чувство, будто мне подсыпали снотворного.

Точно камни внизу, под окном, которые то погружаются в воду, то из нее выступают, то погружаются вновь, еще глубже, то едва показываются на поверхности вод – всего лишь пятна среди слегка закипающей пены, – сознание его медленно тонет. Он приподнялся, точно ребенок, которому приснился страшный сон, – еще испуганный, еще полусонный.

– Да нет, откуда снотворное, – громко сказал он. – Я ж не притронулся к этому кофе.

– Снотворное в кофе? – мягко, будто нянька, успокаивающая капризного ребенка, переспросила Элизабет. – В кофе – снотворное? Что за нелепая мысль! Так бывает только в кино, милый.

А он уже не слышал ее. Громко всхрапывая, он крепко спал у открытого окна.

Сострадание

I

Военная организация, в которую майор Гордон получил назначение на исходе войны, несколько раз меняла название по мере того, как ее функции становились все менее секретными. Сначала она именовалась «Подразделение „Икс“», затем «Особая служба нерегулярных спецопераций на Балканах» и, наконец, «Совместная миссия союзников при Освободительной армии Югославии». Деятельность ее сотрудников заключалась в переброске радистов и офицеров-наблюдателей к партизанам Тито.

Большинство этих назначений были весьма опасными и неудобными. Группы связи прыгали с парашютами в леса и горы, чтобы жить как разбойники. Они часто были голодны, всегда грязны и каждую минуту начеку, готовые сбежать при любой передислокации противника. Пункт, куда был направлен майор Гордон, был одной из самых безопасных и уютных точек. В городке Бегой был организован штаб партизанского корпуса Северной Хорватии. Он контролировал довольно большую часть земли, примерно десять на двадцать миль, на так называемой Освобожденной территории, вдали от основных коммуникаций. Немцы выводили войска из Греции и Далмации и заботились только о главных дорогах и пунктах снабжения. Управлять внутренними балканскими регионами они уже даже не пытались. Рядом с Бегоем было поле, на котором могли беспрепятственно приземляться самолеты. Летом 1944 года они делали это почти каждую неделю, прибывая из Бари[185] с партизанским начальством и небольшими партиями припасов и оборудования на борту. В этом районе работали несколько мужчин и женщин, которые называли себя Президиумом Федеративной Республики Хорватия. У них имелся даже министр изящных искусств. Крестьян обложили поборами в пользу политиков и предоставили им возможность спокойно обрабатывать их земельные участки. Помимо сотрудников британской Военной миссии, здесь постоянно находились невидимые русские, занявшие отдаленную виллу, полдюжины летчиков Королевских ВВС, которые ведали взлетно-посадочными площадками, и непостижимый врач-австралиец, которого год назад сбросили с парашютом, приказав обучать партизан полевой гигиене, и который с тех пор так и бродил с ними по горам, оказывая первую помощь. Также здесь проживало сто восемь евреев.

С ними майор Гордон повстречался на третий день своего пребывания в Бегое. Ему предоставили небольшой крестьянский дом в полумиле от города и переводчика, несколько лет прожившего в Соединенных Штатах и изъяснявшегося на языке, который с натяжкой можно было назвать английским. Этот человек, Бакич, был сотрудником тайной полиции. В его обязанности входило держать майора Гордона под пристальным наблюдением и каждый вечер отправлять донесение в штаб ОЗНА[186]. Предшественник майора Гордона предупреждал его насчет этого человека, но майор Гордон скептически относился к явлениям, что лежали за пределами его личного опыта. К его жилищу прилагались три вдовы-славянки. Они спали на чердаке и выступали в роли добровольных и неутомимых домашних работниц.

На третий день после завтрака Бакич объявил майору Гордону:

– Тама до вас явреи пришли.

– Какие евреи?

– Ужо часа два как там стоят, а может, и боле. Я сказал им ждать.

– Что им нужно?

– Это же явреи! Им, кажись, завсегда чо-нить нужно. Грят, хотят видеть британского майора. Я велел им подождать.

– Ну, пригласите их войти.

– Они не могут войти. Да ведь их больше сотни.

Майор Гордон вышел на крыльцо и обнаружил, что двор фермы, как и переулок за ее забором, битком забит людьми. В толпе было несколько детей, но прочие казались до того дряхлыми, что никак не годились им в родители, – неестественные условия жизни состарили их гораздо раньше времени. Все обитатели Бегоя, за исключением крестьянок, щеголяли в лохмотьях, но у партизан были полевые парикмахеры, а заштопанная форма даже придавала им своеобразное достоинство. Но жалкие обноски, с помощью которых евреи пытались сохранить остатки буржуазной благопристойности, смотрелись просто нелепо. Мало кто из визитеров был похож на еврея. Кое у кого прослеживались семитские черты, но в большинстве своем это были светловолосые курносые скуластые потомки славянских племен, приобщенные к иудейству лишь спустя много веков после того, как народ Израилев оказался рассеян по лицу земли. И скорее всего, мало кто из них и сегодня исполнял религиозные обряды.

Когда появился майор Гордон, раздался приглушенный взволнованный ропот. Затем вперед выступили трое парламентеров: моложавая женщина, одетая немного лучше, чем прочие, и два сутулых старика. Женщина спросила, говорит ли он по-французски, и, когда майор Гордон кивнул, представила своих спутников: бакалейщика из Мостара и адвоката из Загреба. Сама она оказалась уроженкой Вены и супругой венгерского инженера.

Тут Бакич грубо перебил ее на сербохорватском, и все