Верь мне - Елена Тодорова

что свято верю. Не могу не вспомнить о том, как в прошлом году он ко мне не успел. Кажется, только сейчас отпускаю то отчаяние, что тогда испытала. – Теперь навсегда, родной.

Кислорода снова не хватает. Задыхаюсь, пока Саша смотрит мне в глаза.

– Я люблю тебя, – выталкивает с хрипловатыми, но вместе с тем бархатными нотками, поглаживая мои щеки большими пальцами. – Навсегда, малыш.

– До смерти…

– …И после нее.

Мы не можем перестать говорить, и при этом постоянно тянемся друг к другу губами. Движения Сашиного языка волнующе отрывистые, одуряюще горячие и безумно сладкие – он то толкается в мой рот, то, выскальзывая из него, ласкает губы. Я ловлю его и, заставляя наши тела содрогаться, касаюсь своим языком.

– Блядь… Я так скучал по тебе, Соня-лав… По твоему вкусу, твоему теплу, твоему запаху, твоей нежности… – сипит он так тихо и задушенно, что я едва разбираю слова. – Сейчас… У меня передоз… Больно… Я на куски разваливаюсь…

– Я тоже… Тоже… Тоже…

– И мне… Мало…

Но мы просто вынуждены остановиться, чтобы не рехнуться. Да и за стол есть необходимость возвращаться. Зажимаемся ведь, будто подростки. Тайком, в уголке, при свете елки… Но каким же волшебным мне сейчас кажется этот свет!

– Ты загадал желание? Успел?

– Угу.

– Все сбудется!

– Обязательно.

Я улыбаюсь, задерживая на нем любящий взгляд. Он застывает, поглощая это чувство. Пьет меня, но не осушает, как бывало раньше. Просто потому что я наполнена до краев, а Саша своей близостью постоянно эти запасы обновляет.

– Возвращаемся?

Вздыхаю и осознаю, что на самом деле не желаю этого. Никого кроме него видеть не хочу.

– Саша… – еще ненадолго его задерживаю. Чтобы сделать одно из самых важных признаний. – Сегодня ты снова стал моим небом… И… Ты стал моим героем, родной. Без всяких там «анти».

Глаза Георгиева расширяются.

Я нахожу его ладонь, сжимаю ее и, не разрывая зрительного контакта, прикладываю к своей груди. Он судорожно переводит дыхание, что видится остатком бури, которую он успешно подавил. И этого, черт возьми, хватает, чтобы заставить меня трепетать.

– Ты не представляешь, как много дала мне… – хрипит он, наклоняясь и касаясь лбом моего лба. – Нет, это не просто любовь, Соня… – шепчет, заставляя мое сердце на мгновение остановиться. – Это сильно больше, – припечатывает весомо, вновь разгоняя мой пульс. – Обещаю, что никогда тебя не подведу. Клянусь, родная.

– Я тоже… Клянусь, родной.

Мы возвращаемся за стол. Но участвовать в общем веселье не получается. Часто смотрим друг на друга и почти все время молчим.

Благо пару часов спустя все потихоньку расходятся. Сначала Чарушины-старшие и Данина бабушка, а за ними и все остальные. Парни, перебрасываясь непристойными шуточками, делят территорию, откровенно намекая на то, чем собираются заниматься со своими любимыми.

А Шатохин и вовсе странное напутствие выдает.

– Вы, двое, – обращается к Бойке и Артему, – я буду молиться, чтобы ваши малышата крепко спали. А вы, двое, без детей, – указывает на оставшихся друзей – Сашу и Диму, – идите и делайте их!

Мы с Лией переглядываемся и краснеем. Фильфиневич, заметив это, громко смеется.

На реакцию своего Георгиева я посмотреть не осмеливаюсь. Вздрагиваю и опускаю взгляд вниз. Он же… Все так же без слов протягивает руку и осторожно сжимает мою ладонь.

– Ты сегодня очень молчаливая, – говорит Саша чуть позже, когда мы остаемся одни. Стоим у камина, он внимательно наблюдает. Смущает все сильнее. Особенно когда констатирует очевидное: – На себя не похожа.

– Да… – соглашаюсь, стараясь оставаться искренней. И вместе с тем пытаюсь сделать это легко, чтобы хоть немного расслабиться: – Сама в шоке!

Но Георгиев мой смех не поддерживает. Лишь слегка приподнимая уголки губ, продолжает пристально наблюдать.

– В чем причина? – спрашивает прямо. – Что тебя беспокоит? Давай обсудим.

Моя улыбка стынет.

Чувствую внезапно отголоски грусти. Только вот объяснить ее природу даже самой себе не могу.

– Если бы я знала, Саш…

Он сглатывает и, выказывая волнение, шумно тянет носом воздух. На миг я даже улавливаю мелькнувшую в глубинах его темных глаз панику. Но, хвала Богу, он быстро с ней справляется.

– Это из-за того, что Тоха молотил? – озвучивает то, что повергает меня в ступор. И вызывает сильнейший стыд. – Накрутила себя?

«Ты хоть дрочишь? Или в этом уже нет необходимости?.. Трахаются все… Это естественно…»

– Нет, – спешно выпаливаю я, чувствуя, как свирепо загораются щеки. – Вовсе нет, Саш.

Хочу отвернуться. Но не успеваю. Георгиев шагает и, обнимая, заставляет смотреть в глаза.

– Я не тороплю тебя, малыш. Согласен ждать столько, сколько нужно. Пока ты не скажешь, что готова к физической близости, не прикоснусь…

– Я не говорила, что не готова, – выпаливаю в порыве какой-то запредельной честности.

И весь тот шок, что я испытала мгновение назад, плавно переходит к Саше. Мне же вдруг смешно становится.

– Ты не захотела заходить со мной в квартиру, – выдыхает он, не скрывая своей абсолютной растерянности.

Я улыбаюсь.

– Ты неправильно спросил.

– В смысле? – хрипит он все тяжелее.

Я кладу ладони ему на грудь и смеюсь.

– «Поднимешься?» – цитирую, повторяя его небрежный и вместе с тем самоуверенный тон. – Повел себя, как наглый принц из моего прошлого! Мне это не понравилось. Собственно, в былые времена ты из-за этого же получал отказы. И никаких выводов, похоже, не сделал.

– Блядь, Соня… – выдает он так тяжело, что меня охватывает дрожь. – Ты сейчас серьезно?.. – таращится во все глаза. И ладонями сжимает мои бока так сильно, что кажется, вот-вот затрещат ребра. – Я твержу, как клятву, что люблю тебя! Я признаю, что готов ради тебя сдохнуть! Я трамбую свою гордость в землю и молю тебя быть моей! Георгиевой! Я, блядь, ползаю перед тобой на коленях! – ослабляя давление, перемещает одну руку, чтобы ударить себя кулаком в грудь. – Ты же видела эту квартиру после нашего расставания… Видела! Не заметила, что все в ней так, как ты сама оставила?! Я ждал, что ты когда-нибудь вернешься! Ждал, Сонь! Всегда ждал! А интонации… Ну, блядь… Прости, но совсем другим человеком я стать не могу! Наглый ублюдок? Должен предупредить: после того, как мы переспим, я буду еще более наглым! Жадным!