Как трудно оторваться от зеркал... - Ирина Николаевна Полянская

при поддержке стихии-природы, союзницы пошлых кретинов, использующих в своих целях все, что только подвернется под руку: оказавшуюся новоделом «черную пенни», триумфально поправшее правду время, бархатные пальцы и Ноги, стоящие на страже уютного мира и мифической безопасности, тогда как каждое отдельно взятое сердце постоянно находится в осаде, в тесноте страстей, в миллиметре от острия нацеленных в него мечей, пронзаемое насквозь трассирующим полетом крылатых чудовищ Гойи.

Стихия через ее голову перебрасывалась со стихией мимолетными сообщениями, на полпути между небом и водой засел опытный дешифровальщик, увидевший сквозь наглядную дружбу — тайное предательство, сквозь возвышенную любовь — Ноги. Поступь Юры против вьюги не пресеклась достигнутой целью — его домом, — как приведенный в движение механизм, он двигался дальше и дальше, уходя от Лиды. Движение обернувшейся на него Лиды, как приведенный в действие зеркальный механизм, затягивало ее в волчок, крутящийся на дне реки, в водяную воронку, в глухой завиток раковины, в тяжелый шар с трагическим посланием, которому не суждено быть прочитанным.

15

Партию Luce Скрябин считал необязательным, сопровождающим музыку голосом. В разговоре с музыковедом Сабанеевым, добивавшимся от композитора расшифровки Luce, Скрябин больше отмалчивался. Сабанеев: «Ваша схема цветов замыкается, пройдя через фиолетовый и пурпурный опять к красному, через фа опять к до. Но на самом деле ведь квинтовый круг есть мираж, вызванный теоретическим несовершенством темперированного строя, на самом деле ряд чистых квинт не замыкается». (Скрябин молчит.) Сабанеев: «Никто не сможет, по-моему, ответить на вопрос: какому „камертону“ соответствует ассоциация света?..» (Скрябин молчит.)

У Скрябина был «цветной» слух, которого не было у Сабанеева. Сабанеев беседует со Скрябиным, будучи глухим к цвету и слепым к звуку, просвещенная посредственность пытается вступить в диалог с художником на равных, и ответом ей служит молчание — так объяснил эту ситуацию Рукосуев.

На другой день на катке Саша заметил подавленное настроение Лиды. Причина ее подавленности явно не имела к нему отношения, и Саша, взволнованный этим, не дождавшись «Города Детства», потащил Лиду домой.

Дорогой они молчали. Лиде хотелось рассказать ему о разрыве с Юрой, но она не знала, как подступить к этой теме, тем более что теперь и Саша угрюмо замкнулся в себе, ожидая объяснений. Почти с ненавистью, неожиданной для нее, Лида подумала о том, как бы ей хотелось снять черепную крышку с этой кастрюли мозгов, в которой варится какое-то непонятное варево. Лида ожидала укоров по поводу выпитого сегодня, вопреки Сашиной просьбе, холодного лимонада. Она привыкла к его придиркам по мелочам, даже считала, что в них заключается какая-то доля мудрости. Сетчатка Сашиных глаз ловила мелкую рыбку; он заметил, как Лида, нервничая, долго распутывала узел на ботинках, каким неловким движением повязала пуховый платок, как трепетали ее пальцы, когда она застегивала пуговицы на куртке; в почти незаметной глазу нервной ряби на поверхности он, как медуза, угадывал приближение идущей издалека волны, потому не решался возвышать голос. Наконец он все-таки спросил: «Что случилось?» Лида, мстительно иронизировавшая в своих мыслях на счет Саши, едва услышав его голос, принялась взволнованно рассказывать... Саша сразу перебил ее: «Зачем тебе понадобилось знакомиться с Юриным отцом?» — «Здравствуйте! — возмущенно промолвила Лида. — А зачем тебе это понадобилось?» — «Мне?» — «Тебе, тебе!» — «Но я не знаком с ним», — удивленно сказал Саша. Лида застыла на месте, точно налетела на невидимую преграду. «Зачем ты говоришь неправду? Я точно знаю, что ты бывал у Юриного отца». — «Фотографа-то? Да кто тебе сказал, что я знаком с ним?» — «Ты». — «Я? Когда?» — «Ты произнес однажды название одного произведения Генделя — „Триумф времени и правды“». — «Ну и что?» — «Откуда ты мог узнать об этой вещи, как не от Юриного отца, у которого есть эта пластинка?» Саша никак не отреагировал на такую постановку вопроса, для него обидную. «Я никогда не был у Юриного отца. А название произведения, о котором ты говоришь, я вычитал из Юриной тетради по музлитературе». Теперь Лиде незачем было смотреть Саше в глаза, чтобы убедиться, что он не лжет. Это была действительно привычка — если Саша брал в руки чью-то книгу или тетрадь, то обязательно пролистывал ее от корки до корки, будто пытаясь понять, чем живет хозяин книги или тетради, что малюет на промокашке или какую фразу подчеркивает в книге. Какой бы чужой предмет ни попал в руки Саши, он должен был рассмотреть его со всей пристальностью, бывало, целую перемену вертел в руках оброненный кем-то ластик, впивался взглядом в свежую мазню на партах, будто в ней скрывалась интересная информация. «Ну, рассказывай дальше», — заметив, что Лида убедилась в правдивости его слов, сказал Саша. Лида повела рассказ дальше, перебиваемая на каждом слове. «Девушки ходят к старикам понятно для чего, но ты-то...» — «Вовсе не понятно для чего, ведь он — фотограф!» — «Порнограф он, а не фотограф». — «Ничего подобного! Ты ничего не знаешь!» — «А ты знаешь? Может, мне кое-кто показывал его снимочки!.. Зачем ты к нему ходила? — Голос Саши набирал обороты и дошел до критической отметки возмущения, близкой к крику. — Лично мне это непонятно. Объясни». Не могла же Лида сознаться, что ходила к Алексею Кондратовичу в надежде встретить у него Сашу!.. «Не буду ничего объяснять!» — Лида выдернула свою руку из Сашиной руки. «Девушка должна соблюдать себя, а не яшкаться с кем попало», — раздраженно бросил Саша. «Якшаться!..» — в сердцах крикнула Лида. «Яшкаться, яшкаться, — убежденно сказал Саша. — Хорошо, что было дальше?..» Когда Лида довела рассказ до конца и решилась заглянуть Саше в лицо, то увидела, что он растерян и расстроен. «Получается, что мне тоже теперь к Юре нельзя ходить?» Лиду больно ударил этот вопрос. Вот о чем он думал — что из-за нее лишился гостеприимного интеллигентного дома, а не о том, что Юра нанес ей тяжелую травму! «Как хочешь», — сухо молвила Лида. «Я-то хочу, — через паузу отозвался Саша, — но Юра теперь не захочет...» — «Оставь меня в покое!» — сердито буркнула Лида. Она только теперь заметила, что они стоят у подъезда дома и Саша держит ее за пуговицу, чтобы она не ушла, и молчит, углубившись в какую-то мысль, точно производя в уме сложные вычисления. Так прошла минута, другая. «Саша!» — произнесла Лида. «Что?» — глухо откликнулся Саша, не отрывая ни взгляда, ни пальцев от ее пуговицы. «Да