Дары ненависти - Людмила Астахова

Ролфи не отказала себе уже в чисто рассудочном, хоть и рискованном, удовольствии – выскочила чуть ли не в центр двора и приветствовала совиных охвостков торжествующим рычанием. Пусть хорошенько рассмотрят ту, что вернулась из-за порога смерти ради огненной мести. Пусть испугаются навсегда. И запомнят, как следует запомнят, что ролфи никогда и никому ничего не прощают.

А потом метнулась во все еще темный закуток между двумя пристройками, в два прыжка преодолела забор – и была такова.

Был ли Эйккен эрн-Янэмарэйн и при жизни болтлив, об этом можно только догадываться, но после нескольких столетий неупокоенности в посмертии он не желал молчать принципиально. И пока собирались трофеи…

«Пока ты мародерствовала на трупах, змея-стервятница...»

«Пока я делала все, чтобы нам с эрной Кэдвен не сдохнуть по дороге к побережью», – в который раз поправила насмехающегося призрака Джона.

Словом, дух предка отравлял графине Янамари скромные радости мародерства. С точки зрения шуриа, ничего постыдного в ее поступке не имелось. Врагов она убила своей рукой, все их имущество по законам войны принадлежало ей, а мертвым деньги, табак и огниво не нужны. Покойники вообще весьма непритязательны и довольствуются малым – достойным погребением в традициях своей веры.

«А эти, – дед кивнул на мертвецов и опасливо спросил: – Эти-то за нами случайно не увяжутся?»

«Не должны».

За «своих» стражей Джона не переживала. Если забыть о месте их службы, а судить лишь по внешности, то эти двое только на четверть диллайн, а значит, как все остальные синтафцы-полукровки, они исповедовали веру в Предвечного. Скоро их тела подберут, должным образом омоют, прочитают молитвы-заклинания, и, когда настанет срок, души несостоявшихся палачей скользнут в ладони Предвечного.

Но смотреть, как духи выйдут из тел, Джоне не хотелось. Не слишком приятное зрелище. Даже для шуриа. Тем более для шуриа.

Поэтому, подвязав повыше подол платья и спрятав глубже в патронную сумку военную добычу, она пошла в том направлении, которое указала эрна Кэдвен. Призрак безропотно полетел следом.

«Может, все-таки присмотришь за ролфийкой?»

«Я за тобой присмотрю, – гораздо миролюбивее ответил дед-прадед. – Скоро рассвет. А ты совсем одна…»

Намеки Джойана понимала. Скоро рассвет, а вместе с ним и Порог, который еще предстоит перешагнуть, чтобы проснуться в новом дне живой. И никогда не знаешь, насколько высок он окажется. Донджета – хорошо, но совсем не гарантия.

Джона давно уже привыкла к пьянящему чувству неизвестности, но каждый раз миг прощания выходил таким болезненно-сладостным. И ночной воздух, и прохладный ветер, и прелый запах прошлогодних листьев, и любой камушек или веточка под ногами – как же они прекрасны. Они могут стать последним, что видит и чувствует шуриа, и они лучшее, что у нее сейчас есть.

«Ты похожа на ребенка, насобиравшего ярких камушков на морском берегу. Они блестят и кажутся ему сокровищами, а ведь на самом деле они всего лишь галька».

Великие Духи! Неужели он сожалеет?

«И что из того? Пока они, мокрые и блестящие, отражаются в глазах ребенка – они и есть сокровища. Дитя видит красоту, не станет его, исчезнет и сама красота».

Но кое в чем предок прав. Острейшее предчувствие скорой потери заставляет шуриа восхищаться каждым вздохом, трепетать от восторга, но каким же серым и беспросветным кажется мир потом, поутру. Хоть волком вой от тоски. Но человек такая крепкая скотина, он привыкает ко всему, хоть к галерному веслу, хоть к внезапной смерти.

Проклятие… Понимай как угодно, но разве в самом слове не сокрыт его смысл? Разве проклинающий своими словами не прокладывает жертве дорогу в беспросветную тьму, из которой нет выхода? Разве оно не суровая клятва, данная однажды и неукоснительно соблюдаемая всеми – богами, людьми, духами? И если клятвы могут быть расторгнуты лишь с согласия всех сторон, то… Додумывать дальше леди Янамари не решилась.

Собственно, марш через ночной лес не прошел для Джоны даром: боты промокли насквозь, чулки порвались, и вся затея с бегством на Ролэнси в компании с бешеной ролфи уже не казалась удачной идеей. Пять сребрушек, найденных в карманах покойников, погоды беглянкам не сделают. Придется выкручиваться.

К тому же не следует забывать о последствиях пожара, учиняемого эрной в Синхелме. Ох, зря она не отговорила ролфийку от смертоубийства, очень зря. Впрочем, разве бешеная способна прислушаться к голосу проклятой?

Для того чтобы хоть как-то умиротворить эрну Кэдвен, Джона взяла с собой кисет одного из убиенных. Девушка покурит, успокоит нервы, а там, глядишь, и подобреет настолько, чтобы внимать голосу разума. Право же, нет нужды тешить себя иллюзиями, будто героическое спасение из петли перевесит в глазах ролфи удар камнем по затылку.

«И про свой змеиный хвост ты тоже еще наслушаешься вдоволь».

Вот! И про змеиный хвост, и про змеиные замашки, и про всякие гадости, на которые горазды шуриа… Сейчас бы юркнуть под большой камень и затаиться. Чтобы сберечь этот самый, столь часто поминаемый хвост.

Джона устала, она шла почти всю ночь, ни разу не присев. А если учесть, что еще сутки назад она была полностью обездвижена ролфийскими рунами, то вряд ли стоило ждать от хрупкой маленькой женщины подвигов. Примерно так подумала леди Янамари и стала искать местечко для отдыха.

Единственная сухая кочка во всем Синхелмском лесу нашлась под старой кривой сосной, где толстым слоем лежали рыжие старые иголки. Запах хвои стал последним, что почувствовала Джойана, проваливаясь в забытье Порога. Она капелькой масла скатилась по гладкой стенке исполинского сосуда и канула безвозвратно в темноту. Исчезла, потерялась, растаяла, и пока Ночь пробовала ее на вкус, не существовала ни в этом мире, ни в любом ином.

Джоне снился маленький мальчик. То ли Рамман в детстве, то ли Идгард сейчас, не разобрать. Мальчик запускал кораблик, сделанный из кусочка коры и тоненькой палочки вместо мачты. Длинные русые локоны ниспадали ему на плечи и почти касались темно-зеленой воды. Арджин, текущая через «Жасминовую Долину», такая и есть – медленная и волшебная, словно послеобеденный сон младенца. Замшелые камни мостиков и заросли камышей, ночные песни лягушек и тихий всплеск рыбьего хвоста, расколотый молнией надвое дуб-великан – прекрасное место, чтобы провести детство.

Мальчик, воображая себя великим флотоводцем, подтолкнул длинной палкой свою «лодочку», чтобы она подальше отошла от берега.

Идгард?

Это ведь он больше всего любит истории про мореплавателей и готов сделать что угодно, даже выучить дополнительно десять слов на классическом диллайнском, лишь бы заполучить в руки «Замечательные путешествия барона Купайна, совершенные оным в Южных Морях». Голос крови, что тут думать.