Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Здесь миссис Раддль приостановилась, желая, по-видимому, удостовериться, пробудился ли ее горемычный супруг; но видя, что попытки ее не произвели желанного эффекта, она медленно начала спускаться с лестницы, заливаясь горючими слезами. В эту минуту вдруг раздался громкий двойной стук в уличную дверь. Раддль застонала и зарыдала во весь голос, заглушая всякий шорох и движение на всем этом пространстве. Когда, наконец, стук, усиливаясь постепенно, повторился до десяти раз, она быстро прошмыгнула в свою комнату и неистово захлопнула дверь.

— Не здесь ли живет мистер Сойер? — спросил мистер Пикквик, когда калитка отворилась.

— Здесь, — отвечала девушка, — в первом этаже. Взойдя на лестницу, поверните направо — тут и есть.

Сделав это наставление, девушка, принадлежавшая, вероятно, к аборигенам этого захолустья, побежала на кухню со свечой в руках, совершенно довольная тем, что выполнила аккуратно все, что могли от нее требовать в подобном случае неизвестные пришельцы.

Мистер Снодграс, которому досталось войти последним, принял на себя обязанность запереть калитку железным засовом, что задержало его на несколько минут, так как засов не сразу подчинился усилиям его неопытной руки. Затем почтенные друзья ощупью поплелись наверх, где их принял весьма радушно и учтиво мистер Боб Сойер, который, однако ж, побоялся сойти вниз из опасения наткнуться на неугомонную миссис Раддль.

— Здравствуйте, господа! — сказал горемычный студент. — Очень рад вас видеть. Поостерегитесь: тут стаканы.

Предостережение относилось к мистеру Пикквику, который собирался положить свою шляпу на поднос.

— Ах, что я делаю! — сказал мистер Пикквик. — Прошу извинить.

— Ничего, ничего, — сказал Боб Сойер. — Квартира, как видите, не совсем обширна; но вы этого должны были ожидать, когда собирались навестить молодого холостяка. Прошу покорно. С этим джентльменом вы уж, кажется, знакомы, если не ошибаюсь?

Мистер Пикквик пожал руку Бенжамену Аллену, и этому примеру немедленно последовали его друзья. Лишь только они заняли свои места, послышался опять двойной стук.

— Это, я думаю, Джек Гопкинс, — сказал мистер Боб Сойер. — Тсс! Так и есть. Ну, Джек, пошевеливайся скорее.

По лестнице раздались тяжелые шаги, и через минуту в комнату вошел Джек Гопкинс. На нем был черный бархатный жилет с блестящими медными пуговицами и пестрая рубашка с белыми фальшивыми воротничками.

— Отчего так поздно, Джек? — спросил мистер Бенжамен Аллен.

— Задержали в клинике, — отвечал Гопкинс.

— Что нового?

— Ничего особенного. Два-три кадавера и один переломанный субъект.

— Что? — спросил мистер Пикквик.

— Переломанный субъект. Кто-то, видите ли, упал из окна четвертого этажа, его подняли и привезли к нам в клинику. Случай весьма счастливый, и мы очень рады.

— Вы хотите сказать, что пациент у вас выздоровеет? — спросил мистер Пикквик.

— Нет, — отвечал Гопкинс беспечным тоном. — Нет, он умрет непременно, но завтра поутру у нас будет блистательная операция. Можно залюбоваться, когда делает операцию Слешер. Спектакль великолепный!

— Стало быть, мистер Слешер — хороший хирург? — сказал мистер Пикквик.

— Знаменитость! — отвечал Гопкинс. — Недавно он сделал ампутацию мальчику — нужно было отрезать ногу повыше колена. Что ж вы думаете? Мальчик в продолжение операции скушал пять яблоков и тминную коврижку. Потом уже, когда все было кончено, он спросил преспокойно, долго ли будут играть с его ногой? — А нога уж закупорена была в банку.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Пикквик в величайшем изумлении.

— Э, полноте! Да это у нас нипочем, — возразил Джек Гопкинс. — Не правда ли, Боб?

— Трын-трава, — подтвердил мистер Боб Сойер.

— Кстати, Боб, — сказал Гопкинс, бросая едва заметный взгляд на внимательное лицо мистера Пикквика, — вчера вечером у нас был прелюбопытный случай. В клинику привезли ребенка, который проглотил ожерелье.

— Проглотил что, сэр? — прервал мистер Пикквик.

— Ожерелье, — повторил Джек Гопкинс, — но, разумеется, не сразу — это было бы слишком много и для вас, не только для ребенка. Не так ли, мистер Пикквик? Ха, ха, ха!

Мистер Гопкинс был, очевидно, в веселом расположении духа. Получив от ученого мужа утвердительный ответ и еще раз позабавившись над своей остротой, он продолжал:

— Дело происходило вот как. Родители ребенка, о котором я имел честь доложить вам, люди бедные. Сестра его купила себе ожерелье — простое ожерелье из больших черных бус. Ребенок, до страсти любивший игрушки, подтибрил это ожерелье, спрятал, поиграл с ним, разрезал нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотил сперва одну бусу. Это показалось ему превосходной забавой, и на другой день он проглотил еще одно зерно.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Пикквик. — Какой страшный случай! Прошу извинить, сэр. Продолжайте.

— На третий день утром ребенок проглотил уже две бусы, а там, еще через день, угостил себя тремя, и так далее. В продолжение недели он скушал все ожерелье, ровно двадцать пять бус. Сестра, между тем, девушка сметливая, промышлявшая трудами своих рук, скоро догадалась, что пропало ее ожерелье, которое, должно заметить, было почти единственным ее сокровищем. Можете представить, что она выплакала все глаза, отыскивая свою драгоценность. Все поиски, разумеется, были бесполезны. Через несколько дней семейство сидело за столом и кушало жареную баранину под картофельным соусом. Ребенок был сыт, и ему позволили играть тут же в комнате. Вдруг послышался страшный шум, как будто от крупинок града. — «Что ты там возишься?» спросил отец. — «Я ничего, папенька», — отвечал ребенок. — «Ну, так перестань же», — сказал отец. Последовало кратковременное молчание, и затем в комнате опять поднялся страшный шум. — «Если ты не перестанешь, чертенок, — сказал отец, — я упрячу тебя в темный чулан на хлеб да на воду». — И когда вслед за тем он скрепил свою угрозу толчком, шум и стукотня увеличились по крайней мере во сто раз. — «Тьфу ты, пропасть, — сказал отец, — эта суматоха чуть ли не в нем самом». «Во мне самом, — подхватил ребенок, — я проглотил сестрицыно ожерелье». Ну, само собою разумеется, отец тотчас же схватил ребенка и побежал с ним в госпиталь, а бусы, можете представить, забарабанили такую тревогу, что ротозеи принялись таращить свои глаза и вверх и вниз, желая разгадать, откуда поднимался такой необычайный шум. Этот интересный субъект теперь у нас в госпитале, — заключил Джек Гопкинс, — и его принуждены были закутать солдатской шинелью, чтоб он не беспокоил других пациентов этим дьявольским шумом.

— Необыкновенный, страшный случай! — вскричал мистер Пикквик, ударяя по столу сжатым кулаком.

— О, это пустяки! — сказал Джек Гопкинс. — Не правда ли, Боб?

— Разумеется, пустяки, — отозвался мистер Боб Сойер.

— В нашей профессии, могу вас уверить, сэр, бывают иной раз довольно странные явления, — заметил Джек Гопкинс.

— Можно вообразить! — сказал мистер Пикквик.

За другим стуком в дверь вошел широкоголовый молодой человек в черном парике, а за ним появился цинготный юноша с широким жестким галстуком. Следующим гостем был джентльмен в ситцевой рубашке, украшенной розовыми якорями, и по следам его пришел бледный юноша с огромными серебряными часами. Прибытие щеголеватого джентльмена в батистовой рубашке и лакированных сапогах довершило окончательным образом комплект ожидаемых гостей.

Вечер открылся приличным образом — стаканами пуншу, благоухавшего ромом и лимоном. Затем посреди комнаты поставили зеленый фризовый столик, и последующие три часа посвящены были ученым соображениям по части виста и бостона. Все шло чинно, и раз только, после одного роббера, вышла весьма незначительная размолвка, не имевшая, впрочем, никаких последствий: скорбутный юноша вступил в серьезный разговор с тем самым джентльменом, у которого грудь украшалась эмблематическими изображениями якорей надежды, и намекнул ему деликатно и тонко, что руки его чешутся непреодолимым желанием надавать, в некотором смысле, зуботычин всякому заносчивому джентльмену с якорями на ситцах, на что якорный джентльмен отвечал немедленно, что ладони его зудят лихорадочным стремлением «учинить выпляску» на жирных щеках скорбутистого молокососа. Тем дело и кончилось.

Когда, наконец, прояснен был окончательный результат всех робберов и пулек, мистер Боб Сойер, к удовольствию всех и каждого, объявил, что наступил приличный час для скромного ужина, изготовленного на холостую руку. Гости встали и разбрелись по уголкам, чтоб не мешать готовить ужин.

Но приготовления к ужину совершались отнюдь не с такой быстротой, как, может быть, воображает неопытный читатель. Надлежало прежде всего разбудить чумазую девицу, уснувшую на кухне за столом, — за этой церемонией прошло около десяти минут; но, хотя она встала и даже протерла глаза, — нужно было употребить еще четверть часа, чтобы разъяснить ей сущность дела. Человек, которого посылали за устрицами, к несчастью, не получил предварительного наставления откупорить их на самом месте, а известно, что откупоривать устрицы столовым ножом совсем не так удобно, как двузубой вилкой. Устриц достали весьма немного, и еще менее оказалось жареной говядины и ветчины, хотя мальчишка для закупки этой провизии был заблаговременно отправлен в «магазин германских сосисок». Зато портеру было вдоволь, и каждый с превеликим аппетитом кушал сыр, потому что портер был очень крепок. Таким образом ужин оказался вообще весьма удовлетворительным, и компания насытилась.