Схватка за Амур - Станислав Федотов

О последующем, правда по другой проблеме, и, вообще-то, для экспедиции куда более важной, в июле сообщил начальник Аянского порта Кашеваров: «Впредь до распоряжения Правления я как начальник Аянской фактории не могу выходить из той нормы по снабжению экспедиции запасами и товарами, какая определена Правлением. Ныне же по неприбытии еще из колоний в Аян судна ничего не могу Вам отпустить с корветом «Оливуца» и долгом своим считаю предупредить, что в нынешнем году едва ли буду иметь возможность снабдить экспедицию и тем даже количеством запасов и товаров, которое прежде было определено правительством. Запасы и товары эти вследствие строгого мне предписания Главного правления никак не могут быть отправлены на компанейском судне, а должны быть доставлены Вам на казенном».

Невельской не забыл, как его перепугало это сообщение капитан-лейтенанта. Виду никому не подал, даже проницательная Катенька ничего не заметила, но ясно осознал, что, если не начать энергично действовать, экспедицию ждет ужасная зима. Запасов продовольствия хватит лишь до 1 октября, сахара и чая – до 1 августа, а белой муки нет совсем. Бота «Кадьяк», на котором должны быть доставлены выделенные Компанией продукты и товары, можно было вообще не дождаться: он сначала пойдет в Гижигу, а там, в губе, такие высокие приливы и встречные ветры, что бот может не выбраться и остаться на зимовку, как это случается со многими судами. Слава богу, корвет «Оливуца» стоял на рейде Петровского. Невельской снял с него мичманов Разградского и Петрова (тех самых, необходимых экспедиции двух офицеров) и десяток матросов и отправил корвет в Аян со срочным донесением генерал-губернатору и требованием к Кашеварову – немедленно прислать на корвете в Петровское все максимально возможное из продуктов и товаров, остальное – на компанейском судне. В донесении он сообщал о результатах работы экспедиции, жаловался на непорядочное поведение Компании и в заключение просил, нет, скорее даже умолял: «…при ходатайстве вашего превосходительства перед государем моя экспедиция будет поставлена в самостоятельное и надлежащее положение и ей будут даны средства, о которых я уже имел честь представлять вашему превосходительству. Тогда только, согласно упомянутому плану моему, я буду в состоянии прочно водвориться в этом крае и фактически заявить Китаю и иностранцам о принадлежности его России».

Когда же в конце июля корвет вернулся с весьма незначительной частью от запрошенного, Невельской пришел в такое негодование, что Катеньке пришлось его отпаивать успокоительным отваром, Придя в себя, Геннадий Иванович вызвал мичмана Чихачева:

– Собирайтесь, Николай Матвеевич. Вы немедленно отправляетесь в Иркутск с подробным докладом генерал-губернатору о наших успехах и трудностях. Особо выделите три момента. Первый. Экспедиция не получила подкрепления ни людьми, ни судами, следовательно, расширить свое влияние на район не смогла и потому главный упор делала на подготовку к занятию Кизи и Де-Кастри. Второй. Нам следует предупреждать возможные покушения со стороны иностранцев, но у нас на шестьдесят четыре человека, которые могут держать оружие и обороняться, три трехфунтовых фальконета, два с половиной пуда свинца и два пуда пороху и шестьдесят кремневых ружья, из которых двадцать никуда не годятся. Флот наш состоит из палубного ботика и шестивесельного баркаса, выстроенных своими силами здесь, в Петровском, пятивесельного вельбота, двух гиляцких лодок и трехместной байдарки. И, наконец, третий. При таковых средствах защиты мы находимся в окружении многочисленного населения, которое, при допущении нами ошибок и трусости, легко может воспламениться и восстать. Впрочем, и подстрекателей в лице маньчжурских миссионеров вполне достаточно. Сами же маньчжуры, при желании, могут выслать против нас такие силы, которые всю нашу экспедицию просто шапками забросают…Геннадий Иванович говорил ровно, размеренно, не заглядывая в записи, хотя Чихачев знал, что они ведутся скрупулезно и регулярно. Видно было, что капитан с этими проблемами живет постоянно и страдает от невозможности их разрешить своими силами и оттого, что вынужден обращаться за помощью, которая может опоздать, а то и вовсе не прийти. Хотя бы потому, что от Петровского до ближайшего Аяна не меньше тысячи верст почти непроходимой безлюдной пустыни. И много-много лет спустя, когда Николай Матвеевич станет адмиралом и будет возглавлять морское министерство, он, оказавшись перед необходимостью просить помощи, в какой-то степени связанной с личным унижением, нет-нет да и вспомнит болезненно-ровный глуховатый голос своего начальника и учителя. Вспомнит и вздрогнет от поздней жалости и участия, понимая, какая тяжкая ответственность лежала в то время на плечах этого худого невысокого, некрепкого здоровьем, но такого мужественного человека. Им-то, молодым офицерам, здоровым, необремененным семьями, в те годы все было нипочем. Они видели пламенную целеустремленность своего начальника и загорались сами от этого пламени. Благо Отечества, как не раз говаривал Невельской, поддерживало в них крепость духа, энергию и отвагу, крайне необходимые в сложившихся обстоятельствах.

А обстоятельства сложились более чем серьезные.

В середине сентября пришел бот «Кадьяк» с провизией и товарами, все-таки вырвавшийся из Гижигинской губы. Но сизигийные воды [80] настолько потрепали его, что командир бота Никита Ильич Шарыпов объявил Невельскому о нежелании подвергать судно и команду опасности перехода в Петропавловск.

– Шторма начались, – сказал он, виновато опуская глаза. – Посудина наша ненадежная. Уж не обессудьте, Геннадий Иванович, но мы остаемся на зимовку.

Невельской только вздохнул: возразить нечего, но это означало, что провизию придется делить еще на десять человек. Шарыпов понял его вздох однозначно:

– Мы отработаем, Геннадий Иванович. Нахлебниками не будем.

– Это уж само собой. Я временно зачисляю вашу команду в состав экспедиции. Будете участвовать во всех работах. Мы возводим в Петровском флигель, казарму, пакгауз, дом для священника – ждем из Якутска отца Гавриила, сына владыки Иннокентия. И в Николаевском стройка идет. Для себя жилье стройте сами. И не абы что и как, а чтоб зимой было тепло и сухо. И попрошу немедленно выделить четырех человек в помощь мичману Петрову – он перевозит товары и продовольствие отсюда в Николаевский.

– Слушаюсь, – козырнул Шарыпов.

А под самый конец сентября неожиданно пожаловал компанейский корабль: добрый человек Кашеваров вошел-таки в положение экспедиции и выделил из своих, тоже далеко не забитых под крышу, сусеков некоторое количество продовольствия и товаров для торговли с местным населением. И еще извинялся, что больше не смог, но просил корабль дольше двух дней не задерживать.