Том 4. Произведения 1857-1865 - Михаил Салтыков-Щедрин

Лобастов. Шумаркают тоже и в народе, да ведь в народе, сами знаете, всегда всякая несообразность идет.

Живоедова. Вот бы у Прокофья Иваныча спросить: он бы растолковал.

Иван Прокофьич. Да, брат, он на это мастер… Слыхал ты, как он число 666 толкует?..

Живновский. Я так думаю, благодетель, что водка дороже будет… вам же лучше!

Иван Прокофьич. Разрешил!

Лобастов. Что комета-с! вот это получше кометы будет: я уж полковником был, батальоном, сударь, командовал, а князь Семиозерский у маменьки под юбочкой еще квартирование имел, а теперь вот читаю в газетах — произведен, сударь, в генералы! Так это получше кометы будет!

Иван Прокофьич. Ну, а еще каких производств нет ли?

Лобастов. Федулов из полковников тоже в генералы произведен.

Иван Прокофьич. Какой это Федулов? Комиссариатский, что ли?

Лобастов. Тот самый.

Иван Прокофьи ч. Ну, этому следует. Хороший человек! Я, сударь, с ним дела имел по поставкам, так именно беспокойства никакого не знал. Что следует отдашь, а уж там зажмуря глаза принимают.

Лобастов. Зато нашего брата, батальонного командира, каким товаром награждают… ай-люли!

Иван Прокофьич. У вас, брат, сойдет!

Живновский. Именно сойдет. По служению моему в Белобородском гусарском полку случалось мне иногда принимать вещи — так именно удивляешься только! решето решетом, а сходит! А потому это, я вам доложу, сходит, что пригонка тут важную ролю играет! Живот, знаете, подтянут, там урвут, в другом месте ущипнут, ну, и созидаются из праха здания.

Иван Прокофьич. Ты, брат, тоже, видно, пригонку-то эту знаешь!

Живновский. Я чего не знаю, благодетель! только не оценил меня князь, а то на что бы ему лучше полицеймейстера! Вы спросите, в каких только я переделках не бывал!

Живоедова. Расскажи хоть что-нибудь, потешь Ивана Прокофьича за хлеб за соль.

Живновский (становясь в позицию). Слыхали ли вы, например, благодетель, что значит жидов травить? А я, сударь, не только слыхал, но в подробности эту штуку знаю, потому что она мне кровных своих родовых двести душ стоила!

Лобастов. Молодец, брат!

Живновский. А слыхали ли вы, что значит, например, от живого мужа жену увезть… и этак без малейшего с ее стороны согласия? А я, сударь, не только слыхал, но и испытал и даже отдан был за нее под суд!

Живоедова. И за дело, сударь! Против желания даму увезти — это уж последнее дело!

Живновский. А слыхали ли вы, что значит купца третьей гильдии, тоже против собственного его желания, телесному наказанию подвергнуть? А я, сударь, подвергнул, и даже не отвечал, потому что купец, по благоразумию своему, согласился взять с меня двести рублей на мировую…

Иван Прокофьич. Дурак, должно быть, купец сыскался. От другого ты и двумя тысячами бы не отъехал.

Живновский. А слыхали ли вы, что значит родного отца в рекруты сдать?

Лобастов. Ну, брат, заврался! Это происшествие-то ведь известное… не клепли на себя.

Живновский (не смущаясь). Положим-с. А слыхали ли вы?..

Живоедова. Ну, уж перестань лучше, батюшка; ты, пожалуй, такое что брякнешь, что женскому уху и слушать-то не надлежит.

Живновский. И вот, как видите, здрав и невредим предстаю пред вами!

Иван Прокофьич. Ну, чай, бока-то намяли тоже?

Живновский. Если уж и помяты бока, так не людьми, а судьбою, Иван Прокофьич! Судьба, это правда, никогда меня не жаловала и, можно сказать, всякое лыко в строку писала… От этого, может быть, и полицейместерского места я не получил! (Крутит усы и вздыхает.)

Иван Прокофьич. Ты бы поди и здесь травлю завел?

Живновский. Это как богу угодно, Иван Прокофьич!

Лобастов. Нет, ты лучше нам, братец, расскажи, где ты не перебывал?

Живновский. Это именно так: где-где я не перебывал? Был, сударь, в западных губерниях — там, я вам доложу, насчет женского пола хорошо! такие, сударь, метрески попадались, что только за руку ее возьмешь, так она уж и тает и тает. Такая, знаете, у них натура скоропалительная! Бывал я и в Малороссии — ну, там насчет фруктов хорошо: такие дыни-арбузы есть, что даже вообразить трудно! Эти хохлы там их вместо хлеба едят, салом закусывают… Бывал и в Петербурге-с — ну, это именно диковинная штука! Там я скрипача Аполлинари слышал — прежестоко играет! Кажется, всякое чувство на одной струне изобразить может.

Живоедова. Вот этакого бы мужа!

Живновский. Только немецкого духу много — этого уж я терпеть не могу! Ходят все съежившись, пальтишко на нем расстегнутый — так, страмота какая-то!

Иван Прокофьич. Похвалил.

Живновский. Ну, и обману тоже много: не различишь, который мещанин, который дворянин, который умен, который глуп. Насчет ума, я вам доложу, у них даже фортель такой есть: сядет этак и надуется, даже глазом не моргнет, будто думает… А у самого, сударь, только притворство одно, потому что и заместо головы-то каменоломня у него на плечах! Это верно-с!

Лобастов. Ха-ха-ха! а ведь это правда!

Живновский. А из всех мест нет прохладнее места Нижегородской ярмарки! Чего там только нет! Цыганки, тирольки! в одном углу молебен поют, в другом: ой вы, уланы! вавилонское столпотворение в живой картине! Я вам так доложу, что однажды я неделю там прожил, и была ли хоть одна минута, чтоб трезв был!

Иван Прокофьич. И после этакой-то жизни в Крутогорск попал! по купцам ходит, старое платьишко вымаливает! Ин дай ему, Анна Петровна, сертучишко старый там залежался…

Живновский. Приму с благодарностью-с… всякую лепту приму! Старый чулок пожалуете — и тот приму: к вам же на бумажную фабрику изойдет. Когда ж сертучок-то, матушка Анна Петровна?

Живоедова. Приходи ужо̀!

Иван Прокофьич. А что, брат, если бы тебя полицеймейстером-то к нам сделали, ведь ты бы нас, кажется, всех живьем так и поел!

Живновский (крутя усы). Гм…

Иван Прокофьич. То-то нравом-то ты больно уж озороват! Ты бы вот потихоньку да полегоньку, так, может, и послал бы бог счастья!

Лобастов. Нас бы и съел!

Все смеются. Ну вот, слава богу, ты и повеселел маленько, Иван Прокофьич!

Иван Прокофьич. Да этот проходимец хоть мертвого чихать заставит! Никаких киятров не надо!

Живновский. Я для благодетеля всем жертвовать готов; хотите, попляшу? Я по-цыгански отменно плясать умею.

Иван Прокофьич. Ну тебя! еще уморишь, пожалуй! А ты мне лучше скажи, Андрей Николаич, как у вас с Гаврюшенькой?

Лобастов. Гаврило Прокофьич, кажется, согласны.

Живоедова. То-то, чай, Леночке-то радости!

Лобастов. Уж и не говорите, сударыня.

Живоедова. Шутка сказать, тридцать первый годок все в девичестве да в девичестве!

Живновский. Да у вас, кажется, свадьба, генерал? А мне и не скажете? Я хоть бы поздравил!

Иван Прокофьич. Поздравить ты можешь, только вот ты, чай, отсюда пойдешь по городу звоны звонить…

Живновский (с рюмкой водки в руках). Как можно-с! Будто мы приличий не знаем. Желаю здравствовать жениху и невесте-с! (Пьет.)

Живоедова. Ты хоть бы стихи, сударь, сказал.

Живновский. Перезабыл все, сударыня. В старину много тоже приветствий знал, а нынче все испарилось.

Живоедова. Это от водки, сударь.

Лобастов. Только я вот чего боюсь, Иван Прокофьич, как бы малый-то не спятил!

Иван Прокофьич. Отчего бы, кажется, ему спятить! Партия хорошая, капитал ты за ней даешь резонный…

Живновский. А начнет пятиться, так и за волосяное царство ухватить можно. Вы только меня в ту пору призовите.

Иван Прокофьич (с сердцем). Да отстань ты, шабала, тут дело говорят.

Лобастов. Все как-то у них не так, Иван Прокофьич! Гаврюшенька вот вчера приехал, повернулся, да и вон… Ну, Леночка и в слезы-с! Так каково же мне, по-родительски, на эти слезы глядеть!

Иван Прокофьич. Ты сейчас уж и захотел! Такое дело временем, сударь, делается! Сначала оно точно будто противно, а после и обойдется!

Живоедова. Нет, Иван Прокофьич! Видала я влюбленных-то мужчин, так сразу даже словно накинется, сердечный!

Лобастов вздыхает.

Живновский. Ну, точно вы мою жизнь рассказываете, Анна Петровна!

Живоедова. Куда тебе, сударь! (Вздыхает.)