Двуликий Берия - Борис Соколов

Однако отнюдь не любовь к красивой жизни послужила причиной падения Абакумова. Виктор Семенович с энтузиазмом собирал компромат на сильных мира сего. Теперь уже трудно однозначно определить, в каких случаях он делал это по приказу Сталина, а когда — по собственной иициативе. Логически рассуждая, без санкции Сталина заниматься этим было не только бессмысленно, но и смертельно опасно. Ведь если Сталин не собирался избавляться от данного человека, на которого ему представлен компромат, инициатива Абакумова становилась наказуема. А наказание для провинившихся руководителей карательных органов у Сталина было одно: арест, следствие, казнь.

Однако Абакумов, как доказывает его поведение в «деле врачей», был человеком глупым и безрассудным. Да и в «ленинградском деле» Виктор Семенович пытался отвести от Кузнецова расстрельную «шпионскую» статью, что ему и припомнили после ареста. Так что Абакумов, возможно, кое-какой компромат собирал по собственной инициативе, что могло послужить одной из причин его падения.

Люди Абакумова фактически завербовали начальника охраны Берии полковника Саркисова, который начал доставлять в МГБ регулярные доклады о любовных похождениях шефа. Надо полагать, что и для Сталина эта сторона жизни Лаврентия Павловича давно уже не была тайной.

Следователь В.Н. Зайчиков, в январе 1953 года работавший помощником начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР, писал в письме Хрущеву в середине июля 1953 года о том, будто именно Берия рекомендовал Абакумова на пост главы МГБ: «Тов. Сталин говорил, что если за Абакумовым наблюдались порочащие его действия еще до выдвижения на пост министра, то и об этом надо сказать, не боясь того, что это может указать на ошибочность выдвижения Абакумова. Далее тов. Сталин сказал: «У нас кандидатура Абакумова не вызывала доверия. Назначили мы его по настоянию Берия. Вскоре после назначения членам Политбюро стало ясно, что Абакумов не на месте. Вот из-за такого отношения к подбору кадров я недолюбливаю Берия и не доверяю ему».

Должен добавить, что на всех стадиях рассмотрения в Министерстве переработанного после указаний тов. Сталина проекта обвинительного заключения Гоглидзе стремился избавить документ от фактов, которые могли натолкнуть на мысль об ошибочности выдвижения Абакумова. В частности, Гоглидзе неоднократно предлагал исключить указание на то, что Абакумов в 1933 г. переводился из членов в кандидаты партии за нежелание ликвидировать свою политическую безграмотность».

Здесь Зайченко сознательно смешал две вещи — выдвижение Абакумова в число руководящих работников НКВД после прихода к руководству наркоматом Берии (это выдвижение действительно сделал Лаврентий Павлович) и выдвижение Абакумова на пост министра госбезопасности. Во втором случае Берия был ни при чем — у него, как мы помним, была совсем другая кандидатура в качестве главы МГБ. К концу 1945 года отношения Абакумова и Берии были уже слишком плохими, чтобы Лаврентий Павлович рекомендовал его в министры. А Гоглидзе, близкий к Берии, действительно мог стараться подчистить в обвинительном заключении по делу Абакумова кое-какой компромат, относящийся к периоду до 1939 года, чтобы Берию не могли обвинить в том, что он выдвинул человека с подмоченной анкетой начальником управления НКВД по Ростовской области. Слова Сталина слишком уж соответствовали моменту, когда писал свое заявление Зайчиков, и потому кажутся придуманными им самим.

Бывший заместитель Абакумова генерал-лейтенант Евгений Петрович Питовранов в беседе с журналистом Евгением Жирновым вспоминал: «Время от времени Виктор Семенович звонил мне по бериевским делам: «Что-нибудь есть там от Саркисова?» Брал с удовольствием. Через какое-то время интерес к этим материалам у него пропал. Говорит: «Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо». К тому времени сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны».

Не исключено, что в данном случае самодеятельность Абакумова просто прекратил Сталин, а насчет жен высокопоставленных деятелей Питовранов, скорее всего, просто присочинил.

У Абакумова при обыске, как записали в протоколе, «в большой спальной, в платяном шкафу, в белье, была обнаружена папка с большим числом совершенно секретных документов, содержащих сведения особой государственной важности». Вероятно, там были компрометирующие материалы и на Берию.

В своем письме Сталину следователь М.Д. Рюмин утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были участники советского атомного проекта Б.Л. Ванников и А.П. Завенягин.

По утверждению исследователя истории антисемитизма в СССР Г.В. Костырченко, Абакумов «с целью получения компромата на Берию в конце 1948 года даже пошел на арест его бывшей любовницы, некой Л.А. Улерьяновой, женщины легкого поведения».

Абакумов копал и под жену Молотова Полину Жемчужину, но делал он это наверняка по заданию Сталина, у которого был такой фирменный прием — сажать жен ближайших соратников, чтобы вернее привязать их к себе. Так он поступил, например, по отношению к Калинину и Буденному. А у своего помощника А.Н. Поскребышева и у маршала Г.И. Кулика Сталин жен расстрелял. Теперь пришел черед жены Молотова.

После того как в конце 1945 года доверие Сталина к Молотову основательно пошатнулось, генсек решил держать Вячеслава Михайловича на коротком поводке, приказав МГБ возбудить дело против его жены, Полины (Пери) Семеновны Жемчужиной, урожденной Карповской (фамилия у нее была от первого мужа, Арона Жемчужина). Она была одной из активных сотрудниц Еврейского антифашистского комитета. После установления дипломатических отношений между СССР и Израилем Жемчужина на приеме в МИДе 8 ноября 1948 года по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции вела неосторожные разговоры с израильским послом в Москве Голдой Меир. Последняя вспоминала: «После того, как я пожала руку Молотову, ко мне подошла его жена Полина. «Я так рада, что вижу вас наконец!» — сказала она с неподдельной теплотой, даже с волнением. И прибавила: «Я ведь говорю на идиш, знаете?»

— Вы еврейка? — спросила я с некоторым удивлением.

— Да! — ответила она на идиш. — Их бин а идише тохтер («Я — дочь еврейского народа»).