Восхождение самозваного принца - Роберт Сальваторе

На герцога Каласа этот рассказ особого впечатления, на первый взгляд, не произвел. Во всяком случае, его лицо осталось бесстрастным.

— Если Констанция пыталась помешать вам произвести на свет еще одного наследника престола, я не вижу в этом поступке ничего дурного, — без обиняков заявил герцог. — Как видно из ваших же слов, это мнение разделяют многие, включая и саму церковь.

— Одно это позволило бы мне обвинить ее в заговоре против государства, — напомнила ему Джилсепони. — Но Констанция на том не успокоилась. Она попыталась отравить меня, думая, что сумеет вновь оказаться в спальне Дануба.

Калас презрительно отмахнулся.

— Это вы так считаете, — с прежним равнодушием сказал он. — И вновь должен вам напомнить: многие и здесь были бы на ее стороне.

Джилсепони плотно сжала свои полные губы.

— Неужели, проведя в замке несколько лет, вы все еще не поняли, что вам здесь не место? — дерзко спросил герцог. — Неужели вы тешите себя надеждой, что дети, рожденные от вас, смогут претендовать на престол? Для королевства будет лучше, если вы останетесь бесплодной, чем бы это ни было вызвано.

Королева едва верила своим ушам! Она знала, что при дворе часто обсуждали то, о чем сказал сейчас герцог. Та же мысль повторялась и в нескончаемых сплетнях и слухах. Однако Джилсепони и представить себе не могла, что придворные, в том числе и Калас, решатся открыто заявить ей об этом!

— Дети Констанции Пемблбери имеют все права быть наследниками престола, — продолжал герцог Калас, решительно выпятив свою квадратную челюсть. — Их родословная чиста и вполне позволяет мальчикам претендовать на корону. Сыновья Констанции сознают свою ответственность перед людьми и перед Богом, которую вам в силу вашего происхождения никогда не постичь. Если им доведется взойти на престол, и Мервик, и Торренс будут править со здравомыслием, свойственным людям благородного происхождения, и с должным пониманием естественного порядка вещей. Они были рождены и воспитывались для этого!

Герцог внимательно посмотрел на Джилсепони, затем как-то гаденько хихикнул:

— А детеныши, рожденные от вас, унаследуют просто народную дикость…

Джилсепони замахнулась, чтобы влепить ему очередную пощечину, но Калас успел перехватить ее руку. Однако королева вырвала ее и со всей силой ударила герцога по лицу.

Герцог Калас засмеялся, потирая щеку и подбородок, темные от небритой щетины. Надо думать, он прямо с дороги отправился разыскивать Джилсепони, чтобы завести с ней этот разговор.

— Более чем странно слышать подобные слова от человека из ближайшего королевского окружения. Вы не боитесь последствий? — предостерегающе спросила Джилсепони.

— Возможно, вы поспешите сообщить об этом королю и потребовать моего ареста? — язвительно осведомился герцог. — Или великодушная королева Джилсепони прикажет лишить меня возможности командовать Бригадой Непобедимых, а может быть — даже арестовать, подвергнуть пыткам, после чего казнить?

— А если она сама возьмет меч и обойдется без помощи королевского палача? — в тон ему спросила Джилсепони, не отступая ни на шаг.

Пора напомнить Каласу, что она не изнеженная дамочка, выросшая в придворном цветнике, а опытный воин, закаленный в великом множестве опасных сражений.

— Напрасно вы упрекаете меня в этом, хотя и сами прекрасно знаете, что я не побегу искать защиту у мужа. Меня вообще удивляет ваше поведение, герцог Калас. Вы безжалостно оскорбляете женщину и после этого отваживаетесь называть себя благородным воином?

— Вы не единственная, кому знакомы сражения, — напомнил ей Калас.

— Да, я давно уже не участвую в битвах, а у вас есть преимущество: вместе с Бригадой Непобедимых вы постоянно упражняетесь в боевом искусстве, — согласилась королева.

Но этим она отнюдь не хотела сказать, что утратила былую сноровку. Если герцог Калас объявит ей войну, в ее душе вновь вспыхнет прежний огонь. Джилсепони чувствовала это. Все нынешние битвы, которые приходилось ей вести каждый день, она вела тонким оружием слов и дипломатии, поскольку не могла допустить кровопролития. Но какая-то часть ее существа (наверное, именно там и затаилась Пони Виндон) скучала по старым временам, когда ей приходилось сражаться с более свирепыми и беспощадными, зато более явными и понятными врагами. По правде говоря, Джилсепони было куда легче стереть с меча кровь убитого гоблина или поври, чем изгнать из памяти язвительные слова, отпущенные в ее адрес Констанцией Пемблбери. Конечно, Джилсепони знала, что придворная дама сама накликала на свою голову все эти беды, и все же испытывала к несчастной запутавшейся женщине гораздо больше жалости, чем к своим прежним врагам.

Она чувствовала, что герцог Калас как будто специально пытается довести ее до белого каления, до выплеска накопившейся горечи. Однако его слова воспринимала не только королева Джилсепони; их слышала и Пони Виндон, не привыкшая к дипломатии.

— Констанция вернется в Урсал, — безапелляционно заявил Калас. — Я об этом позабочусь.

Королеве понадобилось некоторое время, чтобы осознать эти слова.

— Меня это мало волнует, — ответила она, сознавая, что обманывает себя. — Но предупредите ее как друг: пусть хорошенько обдумывает свои поступки. И вас, герцог Калас, я предупреждаю о том же. Мое терпение кончилось, а мой меч, вопреки вашим ожиданиям, готов к бою.

— Это угроза, ваше величество?

— Нет, ваша светлость, я же сказала: предупреждение.

Калас в очередной раз усмехнулся, но теперь Джилсепони чувствовала, что он явно встревожен ее словами.

— И все это только за правдивые слова о том, что королева Джилсепони не в состоянии родить ребенка, — пробормотал он и с небрежным поклоном удалился.

Чему Джилсепони была только рада.

Она снова стала смотреть на город, на блестящую гладь Мазур-Делавала с белыми парусами многочисленных кораблей. Как хорошо, что Роджер и Дейнси приехали навестить ее и останутся здесь на все лето. Теперь у нее есть хотя бы двое друзей в этой каменной тюрьме, окруженной прекрасными садами.

— Двое друзей, — тихо произнесла она.

Она невольно перевела глаза на дверь, ведущую в коридор, оканчивающийся лестницей. Там, наверху, находились покои королевской четы — гостиная и две спальни, в которых теперь было особенно холодно.

Едва войдя в отведенную им комнату и взглянув на лицо Дейнси, Роджер понял, что у них гость. Жена стояла, скрестив руки на груди, и ее поза подсказала ему, кто именно к ним пожаловал. Фигурка эльфа пряталась в тени.