Красный лик - Всеволод Иванов

Православные шли в этот день, чтобы поздравить своих близких и дорогих покойников, чтобы похристосоваться с ними, чтобы в древнем обряде потрапезовать с ними одной общей тризной на могилке…

Вчерашняя Радоница показала, что эта многотысячная русская толпа верит в Бога, чтит древний обряд, верит в Воскресение и что на неё нерелигиозные и безбожные проповеди последних лет не оказали никакого влияния…

Радоница — была вчера религиозным смотром…

Смотром сил православия.

Под пятичасовым нежарким уже солнцем, под летящей из-под автомобилей пылью — по обеим сторонам дороги на кладбище и обратно льётся сплошная разноцветная толпа. Уже у Чурина, то есть в расстоянии трёх-четырёх вёрст от кладбища — чувствуется оживление: покамест, мол, спутники идут к Чурину покупать фотографические пластинки — в наш автомобиль вторгается несколько желающих ехать на кладбище… Автобусы работают так, как они, вероятно, долго не работали; нужно изумляться, с какой ловкостью и смелостью мчатся они по узкой дороге…

И вот между двумя китайскими храмами — Ти-ло-сы и Конфуция — Успенская кладбищенская церковь, с крестом, попирающим полумесяц, на колокольне… Сколько исторических справок вызывает во мне вид этого креста… Уже в сотне сажен от ворот кладбища к ним нельзя проехать. Автомобили стоят сплошным тесным рядом.

Выходим и медленно, шаг за шагом, придерживаясь одной стороны, движемся в сплошной толпе, плотно заливающей путь… Дорогу с обеих сторон гирляндою обсели нищие всяких званий и видов… Тут и монах — живописная фигура с белыми кудрями и кружкой «на построение храма», и слепой китаец, и женщина — мать, кормящая нагой грудью младенца, и старик почтенного вида в старой толстовке, вся святая, хмельная во Христе, юродивая Русь. У тех и у этих огромные мешки с куличом и разной снедью… Насбирали!

На могилах — сидят, стоят люди: то в задумчивой позе, то в хлопотливых заботах о кресте, цветах. Там и сям на могилках, обращённых в столы, — постланы белые скатерти; на них — куличи, цветные яйца, пасхальная снедь, мелькает иногда и полубутылочка.

Какая смесь настроений, какая выставка людей, которых раньше никогда я не видал в Харбине… В каком-нибудь Желсобе, например, знаешь всех, кто там появляется…

Там — фигуры… Здесь же безвестная и вместе с тем грозная масса… Народ православный…

Служат панихиды.

Под голубым небом, на котором чётко прорисованы чернью уже набухающие почки деревьев, на зелёной травке могилок — среди прозрачных, похожих на весеннюю дымку сизо-голубую деревьев — цветные пасхальные ризы священников… Как вяжется с этим видом вон та, голубая с золотом, — то же голубое небо с золотом солнца… Звон кадила, голубой приторный дымок и простое пение пасхальных и похоронных гимнов, где два голоса, свиваясь и расплетаясь в тёплом вешнем воздухе, уже дают удивительные эффекты…

— Христос Воскресе! — слышится утверждение из одного места.

— Надгробное рыдание творяще песнь! — раздаётся мрачный баритон из другого…

Весна, когда надгробное рыдание превращается в светлую песню…

И невольно становится грустно на душе, когда видишь, как над могилой склонилась одинокая фигура бедно одетой пожилой женщины.

Где и как она может получить утешение тем своим страданиям, она, оплакивающая разорённое гнездо своё, если только не в вере в бессмертие? Что вы думаете, ей нужна электрификация или Волховстрой?

Есть одно состояние человеческой души, которое можно было бы назвать её первичным равновесием… Пока оно есть — всё хорошо… И горе тому, кто нарушит душевное равновесие целого народа!

Музыка. Кого хоронят сегодня в этот сияющий день? Наверно, это наш владивостокский деятель Ж. Ж.

И публика в погоне за звуками карабкается на фигурный забор кладбища, смотря туда, где скудно, по бедному звонит католический колокол…

Прохожу в левый дальний угол кладбища, где погребены наши «безбожники». Вот они.

Вместо торжественных крестов, имеющих свою трагическую двухтысячелетнюю историю, крестов, о которых написаны целые тома богословия, крестов как символов христианской культуры — какие-то немногочисленные нелепые красные доски, вроде гладильных, вбиты в головы могил.

И больше ничего.

Народу здесь меньше, нежели в других частях кладбища. И смотря на эти печальные «безбожные» могилы, невольно чуешь тщету человеческих мудрствований здесь, пред лицом смерти.

Насколько красочнее, утешительнее, гениальнее христианский обряд!

А вот даже не доска, а просто что-то вроде гранёного красного кола, вверху вырезаны по граням звёзды.

Под этим унылым памятником спит какой-то младенец.

Чья-то рука пририсовала тут же, под одной из звёзд, крест, и видна надпись карандашом:

— Спи! Ты не виноват… Твои родители св……

Иду дальше. Группа людей сидит и закусывает на могилке; стараюсь рассмотреть — доска или крест? Да, доска, но на неё предупредительно повешена верхняя одежда. Конспирация.

Вот небольшая группа родичей сидит, понурив головы, около доски. А на доске венок и икона Спасителя.

Какая чисто русская трагедия!.. Русского человека нельзя сломать, он только гнётся; он обтекает своим руслом препятствие и смыкает дальше уже за препятствием свои воды, как ни в чём не бывало…

Но из кучки родственников, бредущих мимо с кульками на могилку к своему родственнику, несётся ядовитое:

— Ишь, двух партий держатся!..

Да, две партии… И за ту, и за эту…

А это что? Опять доска без креста. На ней надпись: «Спи, дорогой товарищ! Такова воля Господня!».

А самое главное, что на всех этих немногочисленных красных могилках везде лежит цветная скорлупа яиц, или яички, или накрошен кулич…

Значит и здесь торжествует обряд…

Покачиваясь, идёт предо мной коренастая фигура мастерового. Очевидно, порядочно хватанул, поминая покойничков.

И в его словах, которые он перемежает с размашистыми жестами, я разбираю:

— Да, вот и пришёл на кладбище! Да, потому, что так полагается!..

И, подумав немного, прибавляет, выпаливает:

— Потому что мы русские люди!

Вчера на Радонице на Новом кладбище был смотр, смотр православных русских сил; и тот, кто понимает, что нельзя быть безучастным в дни, когда совершаются в своей стране исторические события, — тот поймёт:

— Вчера могильная земля была и по всей Руси прозрачна для русских людей, и многие миллионы смотрели в мёртвые и важные лица миллионов своих предков, учась от их немного властного вида, что нельзя отходить от национальности.